— Свинья ты! Какой из тебя медик? Если мертвую плоть не уважать, живую не вылечишь.
— Пьяный был, — оправдывался Никольский.
— И где теперь эта голова?
— А черт ее знает… Жандармы прибрали.
Ясноглазая худенькая Маша неутомимо разливала чай, резала колбасу и жалела брата, что его выгонят из университета. Она советовала найти голову и похоронить по-человечески.
— Туловища-то нет, — обреченно сказал Никольский.
Маша стала говорить, что завтра же его нужно выкупить из анатомического театра и похоронить вместе с головой. Если нет денег, она готова пожертвовать шестьдесят рублей, отложенных на новую шубу.
— Знаешь, милая, — недовольно покривился Кунгурцев, — я закоснел в материализме и считаю, что шуба тебе нужнее, чем ему — саван.
Никольский виновато сопел. Он чувствовал себя последним негодяем.
— Балбес! — Маша хлопнула брата по лбу горячей чайной ложечкой и всхлипнула, глядя на мужа. — Да не нужна мне эта шуба!
Кунгурцев пожал плечами. Рассуждая вслух, он пытался найти хоть какое-то разумное объяснение тому странному факту, что жандармский офицер, причем офицер в немалом чине — ротмистр, взялся расследовать покражу неведомо чьей мертвой головы из банки с формалином. Что за чертовщина? Ведь и голова-то, наверное, какого-нибудь бродяги без роду и племени, давным-давно спьяну замерзшего на улице или угодившего под колеса.
— Тем более надо похоронить по-человечески, — сердито сказала Маша.
— А раны на голове не было? Череп цел? — спросил Кунгурцев.
— Не заметил… А что?
— Пришла одна мысль. Подумал, не Пупырь ли его своей гирькой? Может, они Пупыря ищут, раз полиция поймать не в состоянии?
— Да нет, целехонька, — сказал Никольский, шумно прихлебывая чай.
— Следующую зиму я могу и в старой проходить, — опять вмешалась Маша.
— Погоди! — осененный внезапной догадкой, Кунгурцев отнял у Никольского стакан с чаем. — Тебя, говоришь, взяли на квартире у этого болгарина, твоего приятеля? Так-так! А его сегодня днем привозили в Миллионную. Под стражей привозили, я сам видел… Значит, Мария, твой братец подозревается в убийстве австрийского военного атташе.
— Господи! — ужаснулась та. — Час от часу не легче!
— Для чего же они спрашивали про голову? — засомневался Никольский.
— Ты ее украл? По трактирам с ней ходил? На улице бросил?
— Пьяный был…
— Не имеет значения. Следовательно, и живого человека убить способен… Логика тут есть, не спорю.
Объяснение было найдено, и Кунгурцев успокоился. Дальнейшая судьба непутевого родственничка его не занимала. Он начал рассказывать, как днем, в Миллионной, пробовал взять интервью у начальника сыскной полиции Путилина: