Он крепче сжал в кулаке сычев трофей — наполеондор из Знаменского собора. Такие же два, принесенные Константиновым, вели Певцова и Шувалова вперед, в гавань. Французский император, покорный воле Ивана Дмитриевича, прочертил им путь своей козлиной бородкой.
«Скачите, скачите, — подумал он. — Агнцы одесную, а козлища ошую…»
Он велел Сычу ждать на улице, сам поднялся на крыльцо, позвонил. Спросил у открывшего парадное камердинера:
— Кошка где?
— Чего-о!
С недосыпу тот уже мало что соображал.
— Кошка…
Она отыскалась в кухне, сидела там на столе, нюхая грязную тарелку. Своего кота Мурзика, чтобы уважал дисциплину, Иван Дмитриевич лупил по усам, если тот вспрыгивал на стол, но эту кошку воспитывать не собирался. Уцепил ее за шкирку и двинулся по коридору. Возле дверей, ведущих из гостиной в спальню, поднес пленницу к дверной петле, прямо ткнул ее туда мордой. Она висела безучастно и смирно, как шкура на крюке. Пришлось переменить тактику. Сперва почесать за ухом, погладить, успокаивая, и снова носом туда же. Кошка стала принюхиваться с интересом, задвигала усами. Ага, лизнула!
Эту петлю Иван Дмитриевич еще днем пробовал на вкус, но ничего не распробовал. Язык его, ежедневно обжигаемый горячим чаем, водкой, табачным дымом, давно утратил чувствительность. Вот женщины тоньше чувствуют вкус и запах, потому что не пьют, не курят. И нечего лицемерить, упрекая их в чревоугодии, в любви к французским духам и турецким притираниям. Каждый любит то, что способен оценить. Но Стрекалову же не заставишь дверные петли облизывать! Впрочем, кошка даже надежнее. Животное, никакого притворства. Хотя и без того ясно было, что один из убийц изучил княжескую квартиру как свои пять пальцев — и про сонетку знал, и что двери скрипят, — но сейчас Иван Дмитриевич мог представить себе картину во всех деталях. Когда князь вечером отдыхал, и преступники входили в дом, дверь в гостиную оставалась открытой. Она не скрипнула, не взвыла по-волчьи, а чтобы потом из гостиной бесшумно проникнуть в спальню и убить, после отъезда хозяина в Яхт-клуб они эту дверь смазали чухонским сливочным маслом.
Иван Дмитриевич отпустил кошку, благодарно погладив ее на прощание. Умница! Она дала неопровержимое доказательство, что заранее продуманного плана убийцы не имели, решились вдруг. Иначе, по крайней мере, припасли бы постное масло.
Он прошел в спальню, выдвинул ящичек туалетного столика. Здесь они лежали, наполеондоры… Рядом, задремывая прямо на ногах, стоял камердинер.
— Эти монетки, — спросил у него Иван Дмитриевич, — их князю дал кто или как?