— К девяти, — простодушно поправил Боев.
— Почему не пришли?
— Проспал.
Иван Дмитриевич аж крякнул при таком ответе.
— Ну, брат, — не удержался он, — потому вы до сих пор под турком и сидите.
— Этими бы руками я султана задушил! — Боев растопырил свои тонкие, длинные, как у пианиста, пальцы и медленно, посапывая от напряжения, свел их в кулаки.
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Певцов. — Покажите!
Он внимательно осмотрел руки болгарина, выискивая след укуса.
— Да, есть силенка.
И повел его к стоявшей у подъезда карете.
Больше не было сказано ни слова.
А Иван Дмитриевич, раз на то пошло, не обмолвился ни про беседу с камердинером, ни про сундук. Между тем, поговорить надо было, сундук того стоил. Не слишком большой, но прочный, с обитыми листовой медью боками и крышкой, намертво привинченный к полу по всем четырем углам, он стоял в кабинете, князь хранил в нем свои бумаги. Осмотрев это вместилище военных и дипломатических тайн Австро-Венгерской империи, Иван Дмитриевич убедился, что сундук пытались открыть без ключа. Возможно, каминной кочергой — на ней обнаружились свежие царапины. Медь у краев крышки была помята. Но ни на самом сундуке, ни поблизости пятен крови отыскать не удалось. Очевидно, его пробовали взломать еще до возвращения князя из Яхт-клуба.
Певцов с болгарином уехали без четверти три пополудни. Взглянув на часы, Иван Дмитриевич посочувствовал Шувалову: тот должен был представить государю уже шесть докладов, считая по одному в час. А о чем писать?
Тут в коридоре послышались шаги, сам Шувалов и прибыл. Его сопровождал секретарь австрийского посольства с двумя лакеями, которые вытащили из кареты и пронесли в спальню какой-то длинный ящик. Иван Дмитриевич не сразу сообразил, что это гроб.
Секретарь деловито рассказывал Шувалову, что сегодня же гроб законопатят, зальют щели смолой, как в холеру, затем через особую дырочку отсосут изнутри воздух, чтобы замедлить тление, забьют дырочку пробкой и по железной дороге Петербург — Варшава — Вена отправят тело князя в родовое поместье, схоронят под богемскими буками.
Когда гроб вынесли, Шувалов приказал Ивану Дмитриевичу:
— Подайте чернильницу!
Он был прикован к этим ежечасным докладам, как раб к веслу галеры. Взмах, еще взмах. В промежутках не оставалось времени сообразить, куда движется судно.
Жирная клякса упала с пера на доклад и растеклась по государевой титулатуре.
— Черт! — Шувалов нервно скомкал бумагу, смахнул ее на пол.
Иван Дмитриевич прошел в кабинет фон Аренсберга, взял со стола другой лист и вернулся.
— Что вы мне даете? — рассердился Шувалов. — Разве можно подавать доклад государю на такой бумаге? Она пожелтела от старости!