— И все? — помедлив, спросила Мэлори. — Это и есть обещанная подсказка?
— Хорошо, что первая не я, — прошептала Зоя.
— Погодите… А разве нельзя сказать мне что-то еще? Ведь вы с Питтом знаете, где находятся ключи, да?
— Большего мы сообщить не вправе. У вас есть все необходимое. — Ровена положила ладони на плечи Мэлори и поцеловала ее в обе щеки. — Благословляю вас.
Ровена стояла около камина, грела руки у огня и смотрела на картину. К ней подошел Питт, коснулся щеки. Ровена прижалась к его руке.
— Они меня несколько разочаровали, — сказал Питт.
— Эти молодые женщины умны и находчивы. Избирают лишь достойных.
— Однако проходят годы, века и тысячелетия, а мы все еще живем в этом мире.
— Перестань. — Ровена повернулась, обняла Питта за талию и крепко прижалась к нему всем телом. — Не отчаивайся, любовь моя. Еще ничего не началось.
— Столько раз начиналось! И ни разу не закончилось… — Питт склонил голову и коснулся губами лба Ровены. — Мне здесь надоело.
— Мы сделали все, что могли. — Она прижалась щекой к груди Питта, находя успокоение в равномерных ударах его сердца. — Нужно хоть немного верить. А мне они понравились, — прибавила Ровена, и, взявшись за руки, они направились к двери.
— Ну, может быть, эти девушки действительно умны и смелы, — ответил Питт. — Для смертных.
Когда они прошли под аркой, ревущий в камине огонь исчез, а свет погас, оставив после себя лишь золотые отблески среди тьмы.
Нельзя сказать, что это стало неожиданностью. Конечно, Джеймс был мягок и по-отечески добр. Но увольнение есть увольнение, как его ни обставляй.
Однако ни предчувствие, ни «подушка безопасности» из двадцати пяти тысяч долларов, чудесным образом появившихся на ее счете — подтверждение пришло утром, — не сделали разговор менее тягостным и унизительным.
— Все меняется, — бодро начал Джеймс П. Хорас, как всегда элегантный — в галстуке-бабочке и очках без оправы.
За годы, что они были знакомы, Мэлори ни разу не слышала, чтобы он повысил голос. Джеймс мог быть рассеянным, а зачастую и небрежным, но оставался неизменно доброжелательным.
Даже сейчас его лицо сохраняло терпеливое и безмятежное выражение. Мэлори подумала, что он похож на постаревшего херувима, если только херувим может быть в галстуке-бабочке и очках без оправы.
Дверь в кабинет была закрыта, но остальные сотрудники «Галереи» очень скоро узнают результат их беседы.
— Я привык считать себя кем-то вроде вашего приемного отца и желаю вам только добра.
— Да, Джеймс, но…
— Если нет движения, наступает застой. Думаю, что поначалу вам будет тяжело, но потом, Мэлори, вы поймете, что все к лучшему.