Двадцати девяти лет от роду Жан-Клод приехал в Марсель и обосновался там, занявшись стекольным делом (1767). 11 марта 1770 года в церкви Дез Аккуль он обвенчался с Луиз Сильви, своей 27-летней соседкой по улице Шеваль-блан. Сама Луиз Сильви была уроженкой Гапа, ее родители — Франсуа и Анна Агийон. Умер Жан-Клод Домье в 1801 году на улице де Тионвиллуа. Жене его было суждено пережить его на столько, чтобы успеть полюбоваться улыбкой маленького Оноре. Таким образом, среди предков Домье с отцовской стороны мы находим двух жителей Лангедока и двух обитателей района Нижних Альп.
С материнской стороны Домье тоже марселец — «приальпиец». Именем Оноре он был назван в честь деда, выходца из Нижних Альп. Его мать — Сесиль-Катрин Филип родилась в Антрево, кантональном центре Кастелланского округа. В 1794 году она переехала вместе со своими родителями в Марсель, где ее отец Оноре-Филип, лудильщик, обосновался на улице Беньуар. Там же он и умер 14 мая 1795 года. Его вдова, также уроженка Антрево, намного пережила его. Она присутствовала при бракосочетании своей дочери с поэтом-стекольщиком (27 декабря 1801 года). По всей вероятности, ей довелось качать на своих коленях маленького Оноре, так как умерла она 5 марта 1818 года.
Таким образом, с материнской стороны у великого Домье было четыре прадеда и прабабки, все родом из Нижних Альп.
«У предков Домье, — пишет Жозеф Бийу, — мы находим на две четверти марсельской или биттеруанской крови, шесть четвертей верхне- или нижнеальпийской…».
«Историк заключит из этого, — утверждает наш добросовестнейший исследователь, — что Домье — порождение той извечной миграционной волны, которая подобно реке Дюранс, неизменно несущей свои волны к Роне, беспрестанно устремляется от Альп к Марселю. Так южная средиземноморская кровь, оскудевшая вследствие контакта с морем — источником городской цивилизации, — постоянно обновляется, из поколения в поколение, за счет притока горной альпийской крови, очищенной соприкосновением с животворным воздухом горных вершин».
Трудно согласиться с подобным выводом. Марсель бесспорно оказал самое большое влияние на душевный настрой Оноре. Хотя он и был захвачен парижским миром, все же до самого конца жизни он продолжал считать себя эмигрантом, одним из тех, кого он писал и лепил с некой трагической одержимостью.
Многое, разумеется, можно было бы сказать также по поводу утверждения насчет «южной крови, оскудевшей вследствие контакта с морем».
Чтобы привести примеры героизма выходцев с Побережья, нет надобности обращаться к временам античности: наша новейшая история изобилует подобными фактами. С большим основанием можно было бы утверждать, что в крови у рода Домье — бунтарство. Мятежный дух марсельской толпы, который не заметил граф Толстой, — дух этот ярко проявился в революционном гимне, ставшем впоследствии национальным гимном нашего отечества, а также песнью всех баррикад, в том числе и московских. Мятежный дух горцев, самый опасный, дерзкий, неизменно пронизывал «подрывное» творчество Домье. В самом деле, какое счастье, что Домье встретилась на жизненном пути милая, живая «Дидина»: ее любовь приносила ему умиротворение, радость, отвлекая его от образов «Улицы Транснонен», резни и трупов