XXXIV
— Ряба, ты это… иди без меня, — выдавил из себя Гвоздев.
У него перехватило дыхание, и он еле совладал с голосом.
— Но это, товарищ Гвоздев… — промямлил Рябчиков.
— Догоню! — сорвавшись почти на крик, выпалил Демьян.
В этот момент он готов был пинком прогнать недогадливого бойца. Тот, словно что-то запоздало сообразив, молча кивнул и поплелся в сторону позиций дударевских, то и дело оглядываясь.
— А ну давай шире шаг! — крикнул ему вдогонку Гвоздев. — И смотри под ноги… А то шею свернешь!
Секунда, может быть, доля секунды, которая прошла, пока они смотрели в глаза друг другу, подсказала Демьяну, что делать, словно вдохнула в него слова и движения рук, перехвативших нежные, такие горячие ладошки Стеши.
— Тебя там… ждут… — произнес прерывистым голосом он, еще крепче сжимая ее податливые доверчивые пальцы.
Степанида смотрела ему прямо в глаза, не отводя своих больших серых зрачков. Будто пыталась без слов, с помощью взгляда передать ему что-то очень важное.
Демьян еле заметным усилием потянул ее руки на себя, и вся она тут же поддалась и прильнула к нему своим телом, своими горячими, нежными губами к его пересохшим губам.
— Шершавые… они у тебя, — вздохнув, пролепетала она, когда губы их разомкнулись. — Как наждачка…
XXXV
Взгляд Стеши затуманился. Уголки рта приподнялись в еле заметной, усталой улыбке. Демьян так и держал ее, не отпуская от себя ни на сантиметр.
— С утра раненые… Без передышки. Сейчас отправка… Уже схлынуло… — говорила она, а сама будто дремала, находясь в каком-то мечтательном забытьи. — Вот час назад было совсем туго. Много очень, и тяжелые… А вы так поздно появились… Позже всех…
Демьян не стал ничего ей объяснять. Если начать рассказывать про разведывательный рейд группы, про бой в лесу и в колхозе, про гибель Артюхова, про «пантеры», и боль, и страх… Он потеряет самое драгоценное — время. В этот миг, здесь и сейчас, он держит ее, обхватив ее девичий стан, ощущает сквозь ткань гимнастерки, какая она вся тонкая, хрупкая и нежная.
Он ощущает ее горячее дыхание у себя на лице, и от этого обдающего ветерка, пульсирующего, словно сердечный стук, он ощущает, как зарождается в нем сладостное, ни с чем не сравнимое томление.
— Там Назар Иванович остался… Он справится… Он сам так сказал… «Иди, — говорит. — Отдохни», — прошептала Стеша и вдруг прильнула своей щекой к его груди, прижалась крепко-крепко, как только может прижаться самый родной и близкий человек.
Демьян наклонился и подхватил ее на руки, легко, невесомо понес ее в сторону от тропинки к изрезанной овражками, заросшей высокими кустами толстого репейника кромке обрыва.