– Главное, мы вместе! Главное, нам не разлучаться, я не выживу без тебя, Левка! Зачем мне жить без тебя?
Никуда он не мог уйти! Никуда. Не убий, как сказано в Священном Писании.
Боль моя… мой свет прощальный!
Верность высшую храня,
В горький свиток поминальный
Удостой внести меня…
Чтоб как вечное спасенье
В миг, когда порвется нить,
Рук твоих прикосновенье
Я успел бы ощутить…
Первой уехала Нюля, даже раньше Таниной сестры. Валерия Дмитриевна справедливо считала, что лучше поучиться последний год во французской школе, подогнать язык до поступления в Сорбонну. Доминик на самом деле оказался влиятельным человеком, он сумел пробить приглашение для всей семьи, и теперь они с нетерпением ждали Киру.
Но Кира отказалась. Только переехала в родительскую квартиру, старую квартиру своего детства на улице Рылеева, где до сих пор висели любимые бабушкины тарелки с видами Парижа.
Весна в том году наступила поздно, еще в июне цвела сирень, и Лева каждый день притаскивал охапки – то белой, то пронзительно яркой, почти синей. Бледная молчаливая Кира разбирала старые фотографии. Она хотела, чтобы Нюля забрала часть из них на память.
Это был целый мир, ушедший прекрасный мир – дамы в шляпках, серьезные господа, дети, гимназистки. Лева наконец увидел старшую Киру – широко расставленные смеющиеся глаза, чуть вздернутый подбородок, тонкие руки. Совсем взрослая мадемуазель, лет двадцати. А рядом – юная Валерия в таком же клетчатом платье. И на обеих наброшены одинаковые белые шарфы. Явно готовились фотографироваться.
Там еще были виды Парижа, мосты, старинные экипажи – Лева листал, почти не вглядываясь, и вдруг наткнулся на ужасно знакомый снимок! Три маленькие нарядные девочки испуганно глазели в камеру. Потом они же, но уже гимназистки с косами, в одинаковых строгих фартуках, самая высокая посередине. Где-то он видел все эти фотографии?
Вот, еще одна, те же девушки совсем взрослые, обнимаются и смеются. И опять самая высокая в центре. И она же одна, крупным планом, в нарядной заграничной шляпке. Кажется, сейчас эта дама шутливо нахмурит брови и скажет: «Лева, паршивец, ты явишься, наконец, обедать, сколько можно подогревать?!».
Потому что это была его бабушка! Да, его бабушка Александра Львовна! Совсем молодая, но все равно очень знакомая и родная. Он не мог ошибиться!
Но, как вино – печаль минувших дней
Я ждала тебя, мальчик! Я была уверена, что ты придешь. Хотя еще в пятнадцатом году я поклялась твоей бабушке, поклялась своим и ее здоровьем, что никогда никому не расскажу эту давнишнюю историю. Но ты же понимаешь, чего стоит сегодня мое здоровье, в девяносто один год, хе-хе! Да и раньше я не очень задумывалась, признаться. Тем более твоя бабушка этими клятвами хотела сберечь покой маленькой Раечки, твоей мамы, а о тебе вовсе не было речи и не могло быть, так что за мое здоровье можно не волноваться!