— Это то, на что мы собрали? — шепотом поинтересовался подполковник.
— Тише! Чего вы в самом деле, Степан Варфоломеич? Завидно?
— Да видел я, сколько такая штука стоит. Колись быстро, махинатор, где взял?
— Где взял, где взял… Ну, не украл же! По знакомству достал. Конфискат. Хороший, новый. Даже с коробкой и паспортом. Себе не оставил, вот Катюхе от нас в подарок принес.
— А денежки куда девал?
— Ну, Степан Варфоломеич! — задохнулся капитан от незаслуженной обиды. — Вы что, думаете, прикарманил я ваши денежки? По сколько все сдавали? — Капитан полез в карман и извлек жеваную бумажку. — Вот — сколько собрали, а вот — сколько потратил. Да! Потратил я даже больше! Цветы купил, коробку конфет, пузырек шипучки, четыре бутылки водки, колбаски… Смотрите! — тыкал он бумаженцией в сторону начальства. — Считайте!
— Ну все, все, — успокоительно гудел Шатлыгин. — Все!
— И, между прочим, за этот телефон еще проставился, — никак не унимался Лысенко. — На свои кровные проставился! Хотя мог сделать морду ящиком и забрать, за все, что они мне лично были должны! Но я, между прочим, честный человек, и все это знают…
— Хорошо, хорошо! Честный!
— Так, быстренько садимся! — громко объявил Бурсевич, с гордостью оглядывая старательно накрытый и украшенный им стол — собственно, три канцелярских стола, выдвинутых на середину комнаты и составленных вместе. — Катенька, сегодня сюда!
Лейтенант Скрипковская, порозовевшая от избытка мужского внимания всего собравшегося отдела, смущенно села во главе стола, рядом с букетом ярко-красных тюльпанов. Место, хоть и почетное, было ужасно неудобным — ноги упирались в тумбу, — и Катя пристроилась бочком, как в былое время усаживались в дамском седле наездницы, поэтому дожившие-таки до этого дня колготки были замечательно видны.
— Ножки-то, — добродушно протянул Шатлыгин, отечески поглядывая на сияющую от такого обилия внимания единственную женщину отдела, — ножки-то какие!
Всем отделом выпили за милую даму, потом снова налили и выпили, потому как известно — между первой и второй… И снова налили, и снова выпили. Бухин, после суток дежурства по городу попытавшийся отвертеться от очередного тоста «за проникновение женщин во все сферы правовой деятельности», спросил Лысенко о новой разработке, для которой тот безуспешно подбирал кандидатуру.
— Нет, Сашок, не нашли. И чтоб красивая, и надежная, и толковая… Сам понимаешь, что одним махом какая-нибудь дебилка все дело завалить может! Черт-те кого мне предлагали: то наружницу, считай бабку пенсионного возраста, то практикантку толковую из секретариата. Специально вчера поехал посмотрел. Как увидел я эту практикантку! Бежал, все оглядывался, боялся, что догонит. Может, она в чем-то и толковая, но — на личике горох молотили, шестьдесят последнего размера жопа и ножки, как у рояля… В мини-юбке. Что? А, давайте, давайте! Бухину не забывайте наливать. Вот у Катерины ножки… А что? — Он внезапно завертел головой. — И все остальное очень даже ничего! И голова на месте! Кабанников! Слушай, мне такая трезвая мысль сейчас в голову пришла…