гроб. И стоило оно полсотни рублей. Боюсь, что за такие деньги там никакой любви — только коварство.
* * *
Он стоит на окраине, этот старый деревянный дом. Шесть квартир. Шесть труб на крыше. Шесть дымов из труб. Вот большой, сметанный и солидный дым из трубы Ивана Сергеича, человека положительного и, кажется, даже старшего бухгалтера. Не дым, а колонна дорического ордера. А вот тонкий и слоистый от библиотекарши Елены Станиславовны. Рядом с дымом библиотекарши клочковатый и разлетающийся во все стороны дым из трубы Кольки, слесаря авторемонтной мастерской, а может, и Мишки-токаря из ЖЭКа. Кто их разберёт… Хотя… если присмотреться… дым летит не вовсе абы как, а всё больше наклоняется к почти незаметному дымку из крайней правой трубы. Как раз эта труба стоит над угловой комнаткой Верки или Надьки (да, точно Надьки — Верка в прошлом году вышла замуж и съехала к мужу в панельную хрущобу) с ситценабивной фабрики. Надька — мечтательная, точно майская сирень, девчонка с такими откуданивозьмись персидскими глазами, что соседи про её мать уж сколько лет болтают, а всё остановиться не могут… Надька сидит за столом, ест большой ложкой варенье из прозрачных ягодок крыжовника, читает затрёпанный роман про совершенно невозможную любовь, который ей дала Елена Станиславовна, и время от времени так вздыхает, что мигает свет в настольной лампе с треснутым плафоном… Печь понемногу остывает, дымок из трубы истаивает и сливается с предвечерним сиреневым малиновым воздухом…
* * *
У меня в коллективе хорошая лаборантка — тихая, скромная, аккуратная, худенькая и миниатюрная точно Дюймовочка. В нашем деле это очень важно. Встречаются колбы с узким горлом, не говоря уже о пробирках. Всё вымоет, вычистит до блеска. А уж как пыль вытирать любит… Однажды задумался в кресле над результатами эксперимента… Просыпаюсь — а на мне ни пылинки. Даже в труднодоступных местах. Крошечка-Хаврошечка нервно курит в ухе своей коровы. Одна беда — как придёт с утра пораньше на работу, так сразу к раковине, мыть посуду. Тысячу раз ей говорил: «Света, не бросайтесь вы грудью на амбразуру посуду. Грудьюлучше Я этой хсрнёй химией уже четверть века занимаюсь. Ещё не было случая, чтобы хоть одна грязная колба убежала. Не говоря о пробирках. Пришли — так сразу и поставьте чайник. Я пришёл на целый час позже, и что же?! Гора чистой посуды и чайник, пустой и холодный как голова президента нашей академии наук. Вот я сейчас буду вынужден начать рабочий день со вчерашней заварки..» Молчит. Вздыхает. Полной грудью.
* * *