А если никаких кирпичиков? То есть вообще без всяких строительных, отделочных работ и финской сантехники? Вот родился ты — как комок слепили из первого снега. Дети во дворе играли и слепили. Мы ведь все поначалу из первого снега слеплены. А потом стали катать снежок по двору, чтобы снеговика сделать. И ком этот катится и растёт. И попадает в него трава прошлогодняя, обломки веток, сучки, перья воробьиные и ещё черт знает какая дрянь вроде долгов, семейных ссор, невыполненных обещаний, застарелых обид и камней в печени. И все твои достижения — это морковка вместо носа, метла в руке и старое ведро на голову И если успеешь ты до оттепели порадовать ребят во дворе своим видом дурацким — считай, повезло. Значит, выполнил всё, что тебе на роду написано было. Ты-то думал… а оно вон как оказалось. Не говоря о том, что могло быть и хуже. В такое пекло мог угодить… или это уж от горчичников? Точно. От них.
Деверь
Сегодня ночью учил балконную дверь зловеще скрипеть. Дура бестолковая! Скрипит жалобно, хоть ты стружку с неё снимай. Ручку ей, облупленной, гладил. Лицом к косяку прикладывался. Всё зря. Встретишь, говорю, Будду — прищеми Будду-то. Патриарха встретишь — и его прищеми. Где там: всю от страха перекосило, дрожит на петлях, краска старая как перхоть шелушится… Да и то сказать — обычная балконная дверь в панельной пятиэтажке. Чего от неё, спрашивается, можно ожидать? Не дворцовая, не тюремная…
Зоопарк
Ничего хорошего в мартовском зоопарке нет. Всё грязно, облезло, вяло и линяло. Обнять и плакать, если преодолеть брезгливость. Не преодолел. Изнасиловал три часа, поприставал к десятку минут и наконец решил покинуть место преступления. Уходил медленно, с сознанием невыполненного. Упавшее настроение даже поднимать не стал. Пусть валяется. Пусть жалуется прохожим. Спас его мальчик, маленький и белобрысый. Криком спас: «Мама, мама, пошли смотреть лошадь Достоевского!»
Ностальгия
Она повадилась приходить к нему по ночам. Надо было вылезать из тёплой постели, чтобы открыть ей, пока она своей настырной клюкой не продырявила насквозь входную дверь. Она вваливалась в прихожую, распространяя вокруг запах пота, кислых щей и вокзального сортира. Скребла по паркету огромными ногтями, торчащими сквозь дыры в лаптях. Бесцеремонно лезла обниматься, шумно вздыхала, сморкалась в портьеры, забиралась с ногами в кресла и пронзительно тренькала на принесённой с собой расстроенной балалайке. Как-то раз притащила обрубок берёзового полена, завёрнутый в портянку. В тот день, еле дождавшись её ухода, он сжёг и полено, и портянку в камине. Чтобы она не очень буйствовала, шуршал ей чековой книжкой, позванивал дорогим фарфором, поблёскивал бриллиантовыми запонками. Она слушала, смотрела… пила коньяк как лошадь, жрала в три горла деликатесы, курила сигары без счёта. Потом начинала клевать носом и засыпала. А заснув, испарялась естественным образом. До следующей ночи.