И ещё
Когда меня спрашивают: «Как оно там?», я отвечаю: «Оно — там. А мы — мы здесь, сколько бы там ни находились». Так оно получается.
В конце концов
Я вернулся. Поехал к матери повидаться в свой родной город Серпухов. Из города Пущино, в котором проживаю, и поехал. На автобусе. Всей езды — минут сорок-пятьдесят. По холмам, через два леса и четыре поля, через деревню Липицы, по мосту через Оку, а там уж и Серпухов, считай. Автобус попался хоть и рыдван рыдваном (из тех, что у нас зовут «скотовозами»), зато с богато украшенным салоном. Вымпелы разные с эмблемами — «Вольво», «Мерседес», «форд», — значки с ещё советскими гербами городов и республик; само собой, девки голосистые в бикини (от которых, по нашей-то погоде, мороз по… ну, в общем, по коже) и два назидательных изречения, приклеенных липкой лентой: «Одна голова хорошо, а две — уже некрасиво» и «Жена познаётся в отсутствие мужа». Ну, что ж, едем, смотрим, читаем. А, вот ещё забыл — кондукторша с таким количеством золотых зубов, что кажется, их у неё не только полон рот, но и в носу с ушами тоже есть толика.
Возле Оки, значит, подсаживаются к нам рыбаки. Человека два или три с ящиками своими рыбацкими, походными, в которых они водку таскают, в валенках с галошами, с коловоротами величиной с небольшую буровую установку, с носами сливового цвета. Сели, пенсионные книжки показали, билеты за полцены взяли и поехали. То есть поехали, конечно, но не сразу, а только после того, как заднюю дверь общими усилиями закрыли. Не хотела она закрываться, только жужжало в ней что-то жалобно, а складочки железные расправляться не хотели. Водитель наш, как находящийся за рулём и по причине натуральной давки в салоне, выйти и помочь ей закрыться не мог, а только крикнул в салон: «Мужики! Ёбните по ней кто-нибудь ногой, кто ближе стоит». Близстоящие к двери мужики (ими оказалась женщина средних лет в пуховом платке, повязанном поверх шапочки с надписью «Адидас»), конечно, откликнулись, дверь закрылась, и мы покатили.
На въезде в Серпухов почти все рыбаки повылезали, а один остался. Тут-то кондукторша к нему и пристала. Слышь, говорит, рыбак, ты заплатил только три рубля до Серпухова, а по городу надо ещё полтора рубля (память быстро подсказала, что ещё несколько дней назад эта сумма равнялась пяти центам) доплатить или вылезай отсюдова на. Рыбак, в своём ответном слове, высказался в том смысле, что всё уплатил сполна и на одном заводе сорок лет отпахал как проклятый, и пенсия с гулькин хер, и за бардак в стране он не отвечает, а что до требования кондукторши доплатить, то требование это он имел в виду, а если случится такая надобность, то и кондукторшу, и водителя автобуса, да и сам автобус иметь в виду обещал непременно. А в конце ещё и усугубил, спросив: «Что зубы-то свои золотые на меня повылупила? Нахалка». Нахалка за словом в свою кондукторскую сумку лезть не стала, а ответила сразу же. Изо всех золотых зубов. Шофер аж дымом сигареты поперхнулся, но руль удержал.