Они вышли во двор.
— Наш вчерашний разговор закончился не на той ноте, — начал он.
— Именно вы были дирижером симфонии.
Он потер пальцами лоб.
— Я бы не отказался от чашечки черного кофе.
— Конечно, — бесцветно отреагировала я и двинулась на кухню, кусая от злости нижнюю губу Ульманас бесшумно скользнул следом, я вздрогнула, обнаружив его позади. Испуг вспыхнул горячей волной в желудке и стремительно поднялся, вызывая тошноту. Я отодвинулась на пару шагов.
— До меня дошла информация о ваших отношениях с Алфхилдом, — Грей сверлил меня взглядом, тяжелым, как небо перед грозой.
Язык словно онемел, и пара несуразных звуков, напоминающих скрип ржавых петель, — вот было всё, что я смогла из себя выдавить.
Грей разочарованно вытянул губы, отчего те побелели, точно полоска мела.
— Я до последнего надеялся, что это слухи, — он словно пытался вытянуть из меня то, что хотел услышать. То, что поможет ему беспрепятственно с нами расправиться.
Я молча перемешивала кофе, хотя не клала сахара. Просто механическое действие помогало мне справляться со стрессом.
— Возможно, тебя никто еще не просветил. В Амбре запрещены смешанные пары.
— Как раз об этом я слышала так много, что меня уже тошнит.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Тогда почему вы вместе?
Сердце бешено колотилось, как звуки ударной установки. Я сделала глоток горького кофе и повернулась к Ульманасу.
— Потому что мы любим друг друга.
Мне казалось, он разорвет меня на части, столько желчи плескалось в его глазах. Я надеялась увидеть злорадство и торжество, но кроме гнева, от которого его глаза сделались совсем черными, как пропасть, не увидела ничего.
— Будем считать, что я ничего не слышал, — Ульманас придвинулся ближе, пригвоздив меня взглядом.
Я вжалась в шкаф и уже готова была позвать на помощь, как вдруг это случилось снова. Дежа вю. Ульманас характерным движением поправил ворот светло-голубой рубашки с перламутровыми пуговицами и продолжал испытывать меня взглядом. Я хорошо рассмотрела его светло-зеленые глаза с золотыми вкраплениями, точь-в-точь как у Джея и как у меня…
…и я очутилась в его кабинете. Был день, и солнечные лучи, отражаясь от старинных ваз, бликами играли на его лице. Я сидела у него на коленях, играя с перламутровыми пуговицами на светло-голубой рубашке. Мама сидела в кресле напротив. Она плакала. Ее теплые, как горчичный мед, глаза казались красными.
— Я не могу так больше! — проговорила она, смахивая очередную слезу. — Я устала прятаться.
Он нервно поправил ворот рубашки и вздохнул.
— Элис, пожалуйста, ты же знаешь, что я не могу, не имею права.