– … Сколько тебе лет?
– А сколько тебе хотелось бы, чтобы мне было, а, Питер? Девятнадцать, двадцать два, может быть, тринадцать? А? Питер? Признайся.
Она, как всегда, ушла от ответа. Я тогда про себя решил, что, наверное, около двадцати.
Полноватый. Он открыл дверцу. Что-то сальное было в его движениях, какой-то душок исходил от его спокойствия и уверенности в себе. Она равнодушно села на переднее сидение. Я стал искать по карманам валидол или нитроглицерин. Ничего не нашел. Сколько мне тогда было? Минус три года. Я был весь мокрый, и мне казалось, что я пахну потом за версту. Я боялся, что она почувствует запах, и… Ее профиль застрял у меня в мозгу – высокий пучок и локоны вдоль висков, она казалась молодой дамой, а не шикарной спортивного стиля девочкой, орлиный носик при ней, но в целом – совсем не она. Она и не она. Я еще долго сидел на скамейке. Это и есть ее итальянский муж? Или прощальный ужин с кем-то из прежних? Я добрел до дома к одиннадцати вечера почти что в бреду. Горло наливалось болью, и по телу разливался страшный жар. Что это еще за детские болезни? Я пролежал один неделю. Мама была на даче.
– Разведен. Но с моей бывшей женой мы сохранили родственные отношения. Они с сыном приезжали ко мне на Рождество.
– А вы чем занимаетесь? – спросил меня сосед, – наверное..
Я не дал ему высказать предположения.
– Ихтиолог, – быстро проговорил я, – любуюсь миром океанических глубин.
Конечно же, в начале начал – гуппи и меченосцы, облаченные, словно в пеньюар, золотые рыбки с розовыми – с детское блюдечко – глазами, и только потом морские миноги, паразитирующие, присасывающиеся к жертве и раздирающие языком, утыканным зубами, ее плоть в клочья, наслаждающиеся вкусом и запахом свежей крови (хотя запахом – нет) и беспомощными конвульсиями, только потом акулы со злоглядящими желтыми глазами и сам Мировой океан, где каждое движение беззвучно, где нет криков, охов и стенаний, где нет вообще никакого звука, связанного со всяким наземным проявлением жизни, или скаты, парящие, словно орлы – Milobatis aquila, или рыбы-мотыльки, ничем не отличающиеся от своих сухопутных братьев – зеркальное отражение, зазеркальный мир, воспроизводящий почти в точности мир воздушный, только «летать» заменяется на «плавать», со всеми вытекающими отсюда последствиями, фантастическая симметрия, шутка Создателя, исполненная глубокого смысла – жизнь выше стихии, какой бы яростной она ни казалась, – или клювокрылые… Я помню, в детстве был потрясен, когда узнал, что моль питается шелком и шерстью, я не мог вообразить, как это кто-то съел плед или одежду в шкафу, воображение будоражили также и комары, такие маленькие и ничтожные, но обязательно охотящиеся за человеком, эдакие глупыши, не понимающие, что пока они кружат, присаживаются, топчутся, медленно опускают хоботок в пору, воткнув хоботок, несколько раз обязательно подергав его туда-сюда, прилаживаются, пьют, наполняя свое плоское и сухое брюшко, как мехи, рубиновой влагой, за ними наблюдают два огромных человеческих глаза, а гигантская ладонь в любой момент готова прервать их полный самолюбования ритуал. Но все эти «чудаки» жили здесь же – и собирающие нектар, и изрыгающие шелковую нить, их можно было увидеть, потрогать, в отличие от извечных подводных молчунов, живущих в своем немыслимом, скрытом от глаз мире, в который обычному двуногому и бескрылому, снабженному парой легких, заказан вход, только фотографии в книгах и мечты, которые, как выяснилось впоследствии, куда беднее реальности, столь же реальной, как и всякая безумная фантазия. Я покупал, обменивал, впоследствии, когда начались первые экспедиции, привозил, я был обладателем и венесуэльской моенкаузии бриллиантовой, очаровывающей своим изяществом и мерцающим блеском, и парагвайской филомены с красной верхней оболочкой глаза и умопомрачительной золотой, переходящей в черную полосой в основании хвостового плавника, и сплющенной тернеции. У меня перебывали и тетры красноголовые, и фонарик, описанный Штейндахнером еще в 1883 году, и неонки зеленые, и кровавые тетры, агрессивные и раздражительные, видимо, поэтому и не живущие долго в искусственной среде, самые несусветные виды населяли мой домашний…