Норочка, ты обижаешься на меня, – проговорила Риточка, все еще трясясь, – но ты совсем не поняла, ты ошиблась, ты заблудилась в призраках, послушай меня!
Нора укололась об этот звенящий голосок, как будто и правда ударилась о призрак, холодный и шершавый, скользнула взглядом по медным кудряшкам, веснушкам, удивленно-грустному выражению глаз.
Решила все же удостоить разговора. От слабости и усталости презирать их всех постоянно у нее не было сил. Уступать было проще.
Нам, девочка, надо делать каталог, – пропищала она тоненьким голоском, – а остальное нам делать не надо. И тебе ни к чему, и мне лишнее. В моей жизни ведь уже все стоит на своих местах, ни одного неизвестного не осталось. А тебе еще мельтешить…
Норочка, – Риточка всплакнула. Ей было обидно, что нежный Андрюша так не нежно с ней обращался, что мудрая и глубокая Норочка так поверхностно с ней говорит, что все вокруг нее такие жестокие и сразу растопчут ее, как только она, лучезарная Риточка, споткнется о завихрения ветра или поперхнется золотым шариком собственного же света.
Норочка, тебе же не нравится, как все стоит на своих местах, вспомни, мы гуляли и слушали черного слепого музыканта и белую певицу с черным голосом? Ты ведь говорила о Чайке, о неизменности Чайки, неужели эта чужая жизнь, что ты каждый день пропускаешь через себя, и есть твоя Чайка?
Риточка заговорила про Чайку, потому что помнила, что это было для Норы чем-то важным, интимным, она надеялась через Чайку дотянуться до Нориной искренности и прежней симпатии к себе.
Моя Чайка, – спокойно ответила Нора, – это превращать испорченные картины в неиспоренные и делать так, чтобы они по-прежнему висели на стенах. А наши с тобой трепыхания – это не Чайка, а отчайка! Кстати, тебе поработать бы непосредственно с Кремером: вот собранный мною каталог, все датировано и аннотировано, дальше твоя работа, посмотри все с ним и неси в типографию. Запиши его телефон, позвони, лети к нему. Я скажу, Баржес оплатит.
Нора больше не любила ее.
На прощание она посмотрела на некогда лучезарную Риточку и отметила про себя, что та изрядно подурнела.
Береги себя, девочка, – сказала Нора с фальшивой заботой. – И запомни: ничто не стоит твоих слез.
После ухода Норы Риточка осталась еще немного посидеть в кафе. Она достала маленький компьютерик, который всегда был рядом и готов служить, и принялась в его окошечке разглядывать картинки из каталога Кремера, чтобы хоть как-то отвлечь себя от грустных мыслей. Картины отвлекли ее. Прекрасный горный склон в синих закатных лучах солнца, деревушки вдали, люди в ярких одеждах, в одном из двориков парень и пожилая женщина потрошат гигантскую свиную тушу. Как у меня в этом городе, – невольно подумала Риточка. Или вот натюрморт. Белые цветы, похожие на сирень в полупрозрачной, цвета вод Тибра, ониксовой вазе, они цветут, отцветают, падают на скатерть с яркой вышивкой. Видна и обстановка комнаты, сервант с посудой, чьи-то военные фотографии, на скатерти рядом с вазой – женская рука с сигаретой, ногти некрасивые, рука не ухоженная. Норин текст под первой картиной: «Тоскана. Вечер. Италия, 2005». Под второй – «Военный натюрморт. Италия. 2007».