В конце концов я понял тщетность своих усилий увидеть опухоль или что-то узнать о ней. Мама ничего не знала. И никто не мог сказать мне об этом. Однако я все-таки добыл кое-какие сведения.
Опухоль не поддавалась никакому диагностированию даже самых лучших специалистов в мире. Они подолгу консультировались друг с другом. Тем не менее, когда они входили в комнату или проходили через холл, я без труда мог понять по их недоуменным взглядам, что они не пришли к единому заключению. Почти две недели они изучали историю болезни, рассматривая все до мельчайших подробностей.
Они сверялись даже по малоизвестным научным трудам о редких опухолях в человеческом организме. С такой опухолью - насколько им было известно не встречался еще никто в истории медицины. И, естественно, они колебались относительно операции.
Мне стало стыдно за свое любопытство; я был очень рад, что мама не может читать мои мысли. Я знал, что доктора часто совещались в лаборатории. Однажды, увидев, что в холле никого нет, я остановился и осторожно повернул дверную ручку. Когда дверь приоткрылась примерно на два дюйма, послышались голоса. Несколько бородатых, иностранного вида мужчин в старомодных пиджаках и так называемых галстуках сидели, с головой зарывшись в медицинские книги, микроскопы, предметные стекла и сложные таблицы.
Так как они говорили по-английски, из их разговора я мог понять, что в таблицах были указаны цвет, форма, степень плотности ткани и общее развитие опухоли. Но они еще не определили природу двух органов или хотя бы одного из них - каменистых образований, видимых на рентгеновских снимках. В качестве возможных объяснений опухоли они упоминали новый вид рака, выпадение радиоактивных осадков, космическое излучение, лунный вирус, - но все эти предположения были отклонены. Из подслушанного почти невозможно было сделать какие-либо выводы, и моя проклятая любознательность скорее была только еще больше возбуждена, нежели утолена...
- ...корни распространились и вширь, и вглубь, - услышал я голос главного врача. - Операция, без малейшего сомнения, могла бы только ускорить смерть. И мы должны, конечно, в первую очередь подумать о пациенте. Кроме того, ценные научные данные могли бы быть искажены или вовсе потеряны, если вмешаться в естественный процесс...
Я осторожно закрыл дверь, думая о том, что слово "естественный" выбрано не очень удачно. Теперь я определенно знал, о чем лишь догадывался - у них не было намерения оперировать, и спасти маму уже нельзя. Я принял эту новость спокойно, в самом деле, я уже ждал того дня, когда смерть избавит маму от этих жестоких страданий.