Маленький двигатель «Хутии» зафырчал — из лагуны предстояло выходить на моторе, без парусов. Команда принялась отдавать швартовы. Аккордеон взвыл, женщины зарыдали, с причала донеслось: «Haйrйoй», — а с палубы в ответ: «Parahi».[5]
— Знаете, друзья, — проговорил Рамсботтом, маша рукой, — а не такое уж плохое место, когда отсюда уезжаешь. Я начинаю жалеть, что не отправил вас на поиски одних.
Уильям смотрел на уменьшающуюся фигурку Терри, пока не заболели глаза. Сердце тоже слегка щемило, потому что именно теперь, на краю разлуки, навалилась настоящая тоска, гораздо острее, чем он ожидал. «Зря ты ее оставляешь», — нашептывал вкрадчивый голос. Уильяма терзала неуверенность.
Клочок обитаемой земли на берегу лагуны, до которого сузился весь свет в последние дни, вскоре исчез из виду, и Таити снова стал тем, чем и был всегда — огромной иззубренной скалой. Теперь остров поражал сказочной красотой, которую нипочем не заметить с берега, и Уильям вспомнил, как смотрел на Сан-Франциско с холма тем вечером с Терри, Викингом и его женой. Неужели так будет повторяться все время? Таити и Муреа дразнили своим колдовским очарованием, пока не скрылись за горизонтом.
Вечером началась качка, и хотя «Хутия», нагруженная почти по самые борта, шла с хорошей осадкой, качало ее прилично. От этого Уильяму делалось не по себе — еще не морская болезнь, но уже немного мутит, и голова тяжелая. Рамсботтому тоже, видимо, приходилось несладко, и он не стал скрывать свои ощущения.
— Какой-то я потерянный слегка, — заявил он, глядя на тускнеющее пламя заката. — Здесь настоящий край света, если понимаете, о чем я. От этого всего, — он обвел рукой несколько тысяч миль тихоокеанских волн, — у меня мурашки по коже. Бесприютность. А вы, коммандер, ничего такого не чувствуете?
Коммандер не чувствовал. Они давно заметили: чем дальше от берега, тем больше оживлялся старый моряк. Он уже полюбил эту шхуну.
— Рад был наконец сняться с якоря. Вы сами неужели не ощущаете разницу? Ничто больше не давит. На острове сплошная духота, а здесь — самая жизнь. — Он с наслаждением запыхтел своей черной вересковой трубкой.
— Как мы будем спать в этом клоповнике? — спросил Рамсботтом.
— Плоховато.
— Наверняка, — согласился Уильям, стараясь не обращать внимания на качку. — Что-то мне там не слишком нравится.
— Так не спите в кают-компании, — отрезал коммандер. — Я вот не собираюсь. Если будет ясно, посплю тут, на палубе.
— Хорошая мысль! — обрадовался Уильям. — Тогда и я здесь.
На круглом лице Рамсботтома даже в этом неясном свете отразилось такое откровенное сомнение, что остальные двое компаньонов не удержались от смеха.