— Прости, Кэт! — повторяет он снова и снова. — Прости меня.
Теперь Кэт испугана, по-настоящему испугана. Огромным усилием воли она открывает левый глаз. Свет дрожит, мысли путаются, как у пьяной. Деревья, канал, мост на краю луга, где пересекаются тропки. Как они оказались здесь? Она видит фигуру вдалеке, такую знакомую, любимую. «Джордж!» — кричит Кэт беззвучно. Он бежит к ней по дорожке быстро и отчаянно. А потом она оказывается в воде, чувствует ее на лице. На секунду вода облегчает боль, смыкается над ней прохладной зеленой темнотой. Она не дышит, кажется, это больше не нужно. Кэт спокойна. Джордж. Он спасет ее, защитит, вытащит, поможет ей бежать. Она ждет и скоро в самом деле чувствует его руки, их знакомую тяжесть, твердые мышцы на крепких костях. Ее поднимают, и мир снова становится ярким и яростным, кружит вокруг нее. Как бы ей хотелось открыть глаза и посмотреть на него, как бы хотелось улыбнуться. И она улыбается, зная, что он держит ее, что он ее спас. Грохот в ушах сменяется тишиной. Кэт забывает о нем, и больше ничего не остается. Даже темноты.
Эстер усаживается за туалетный столик, пристально глядит в зеркало, пытаясь с помощью румян и пудры как-то замаскировать следы греха на лице. Она видит его в каждой своей черте, в каждом волоске на голове. Во влажных уголках рта, в изгибе нижней губы и в подбородке, между бровями, где залегла тонкая морщинка. Следы измены проступают повсеместно. Она не понимает, как Альберт, как все вокруг не замечают их. Хотя Альберт, конечно, не замечает ничего. Ничего, кроме эльфов и Робина Дюррана. Глаза у нее распухли, потому что ночью она снова плакала. Эстер уже готова позвать Кэт, чтобы та принесла для нее несколько ломтиков огурца — положить на веки, но не может заставить себя. Не может посмотреть во всепонимающее лицо девушки, в черные глаза, которые видят ее насквозь. Ей трудно отделаться от мысли, что Кэт заметит ее вину, мгновенно поймет, посмеется над ней за то, что она сделала. Эта мысль невыносима. Потому что Кэт все-таки предостерегала ее: не доверять этому человеку, избавиться от него при первой же возможности. А она, вместо этого, позволила ему воспользоваться собой, позволила ему забрать девственность, которую она так долго берегла для Альберта. Так долго. Глаза заволакивают слезы, она не видит, куда накладывает румяна. И какое право теперь она имеет скрывать свое безобразие? Безобразие того, что она совершила, очевидно. Эстер яростно трет глаза и поднимается, чтобы идти вниз.
На нижней ступеньке лестницы Эстер останавливается. Она вдруг понимает, что что-то случилось, что-то изменилось. Как будто непривычный запах заполнил воздух или часы, которые все время тикали, вдруг остановились. Она стоит и слушает, пытаясь отыскать источник своих ощущений. Миссис Белл в кухне гремит посудой, готовя завтрак, хотя и старается не шуметь. Звучное тиканье часов в коридоре на самом деле вовсе не умолкло, дверь библиотеки закрыта, свет по-прежнему проникает сквозь узорчатое стекло над входной дверью. Но только не из столовой и не из гостиной. Эти двери открываются в коридор, и за ними темно; вот к этому Эстер не привыкла — она не помнит, чтобы вообще видела их такими. Эстер заглядывает по очереди в обе комнаты, и в животе что-то сжимается, когда она смотрит на окно гостиной. Ставни до сих пор крепко заперты. Она прислушивается, затаив дыхание. В доме, если не считать звуков из кухни, стоит полная тишина. Тише обычного, думает она, хотя не стала бы утверждать наверняка. Кэт ходит мягко, что соответствует ее прозвищу. Эстер подходит к лестнице и спускается в кухню.