Сима покраснел ещё гуще. Он не знал, куда деться, он страдал.
— Я не писал такого…
— Писал, писал! — вдруг захлопал в ладоши Кешка… — Он нам этот альбом показывал, с кораблями…
Мишка встал рядом с Симой, посмотрел на старушку и сказал глуховато:
— Конечно, писал… Только он нас стесняется, — думает, мы его подхалимом дразнить будем. Чудак!
Борис Маркович Раевский
Государственный Тимка
После уроков я бегом кинулся на волейбольную площадку. Опоздаешь — займут место, потом жди.
Играем.
А рядом дом капитально ремонтировался. Точнее, он не ремонтировался, а заново строился. Ещё летом содрали с него крышу, выломали все внутренние перегородки, окна, двери, полы и потолки — в общем, как говорят строители, вынули всю «начинку», всю «требуху». Остались только старинные могучие стены толщиной, наверно, метра полтора. Будто не дом, а крепость. На эту трёхэтажную кирпичную коробку, пустую внутри, теперь надстраивали ещё два этажа.
И вот играем мы, вдруг слышим — на этой стройке шум какой-то, крики. Что случилось? Не придавило ли кого?
— Слетай-ка, — говорю Мишке из седьмого «б». — Выясни, что за скандал. Всё равно ты пока на скамье запасных…
Ну, Мишка оставил портфель, побежал туда. Вскоре вернулся, смеётся:
— Это Тимка! Опять бузу развёл…
На площадке тоже стали смеяться. Потому что Тимку у нас вся школа знает. Да что там школа! Он даже в милиции известен. Прямо-таки знаменитость. Специалист по всяким историям и скандалам.
Ребята перемигиваются, кричат мне:
— Беги, выручай дружка!
Неохота мне с площадки уходить. Я как раз на четвёртый номер переместился. Самое моё любимое место: у сетки, все мячи тебе идут. Гаси!
Но ничего не поделаешь. Надо Тимку вызволять.
— Становись, — кивнул я Мишке, а сам быстро натянул куртку, помчался на стройку.
Тимка — мой приятель. Уже давно, с пятого класса, мы дружим. Хотя, сказать по чести, дружить с Тимкой ой как трудно! Всё у него не как у людей.
Вот, например, волейбол. Пасует Тимка не ахти как и режет чаще всего в сетку. Но шумит!.. За всю команду!
— Аут!
— Сетка!
— Четвёртый удар!
Голос у него пронзительный, как милицейская сирена. У Тимки всегда голос становится противно-визгливым, когда он волнуется.
Ребята злятся. Подумаешь, «борец за справедливость»! Судья всесоюзной категории! Лучше бы кидал точнее.
А Тимка спорит, горячится. Говорит-говорит, а сам вдруг глаза прикроет и так вот, зажмурившись, дальше строчит. Потом разлепит глаза, потом опять зажмурит. Как курица. Ребят это и смешило, и раздражало. Из-за этой куриной привычки его так иногда и дразнили: «Тимка-курица».