Медведь привык не замечать никчемную суету у прочной ограды. Он жил самоуглубленно, скучая.
Любопытствующие, в неизобретательных попытках привлечь внимание обаятельного экспоната, кидали на принадлежащую ему землю всякие мелкие предметы: камешки, банановые шкурки, палочки. Зверь не интересовался этими оскорбительными дарами, и никчемные вещи сами из мусора постепенно становились частью окружающей среды – камни срастались с пейзажем, фруктовыми огрызками угощались воробьишки, развлекавшие медведя вольной бесстрашной суетой.
Среди бессмысленных подарков нашелся один полезный – прочная деревянная палочка, от ударов которой по железным прутьям раздавалась музыка. Медведь теперь часто ходил вдоль ограды, когда там никого не было, и водил палочкой вдоль решетки, развернув мягкие округлые ушки навстречу дивным звукам, восхищавшим своим многообразием.
Особенно звонко пело железо зимой, в мороз. Медведь не погружался в спячку, но и не раздражался от бессонницы, как свирепый лесной шатун. Напротив, он был благодушнее, чем обычно: морозный городской воздух казался свежее, чище, да и люди появлялись у границ его владений не часто.
Однажды он без устали до сумерек так наслаждался музыкальными переливами, что заметил приблизившегося человека, только когда раздался сиплый, мало похожий на человеческий, кашель. И тут же учуялся запах, нечеловеческий запах вольной жизни. Однако воплощение свободы стояло на двух ногах, и какие-то отдельные черты все же выдавали в нем человека.
Медведь остановился, пристально вглядываясь.
– Замерз я, Миша. Худо мне. Заболел совсем. Конец, наверное, скоро. Никому не нужен. Совсем никому. Один. И ты, Миша, один. Скучаешь. Но от тебя-то прок есть. Тебя за деньги показывают. А мне и милостыню не дают просить, гонят. Отовсюду гонят. Из жизни. Да я уже и сам ничего не хочу, только уснуть в тепле.
Возьми меня к себе, Миша, обними, дай согреться. В последний раз…
Человек, пахнущий прощальной тоской, прильнул к решетке, внезапно поверив в возможность исполнения единственного заветного желания.
Медведь теплым дыханием согревал его лицо, слизывал слезы. Это все, что он мог сделать для человеческой сироты.