— Я хочу все это привезти домой и расставить в своей студии!
Арчи решительно не понимал, зачем кому-то тащить такое в дом, но был очарован энтузиазмом Эмми.
Он, однако, с благодарностью познакомился с ошеломившими его творениями Тинторетто. Он не ожидал, что их величие повергнет его в такой трепет — все стены в Скуоле были расписаны с энергией и чувственностью, от которых ему захотелось заплакать. Никогда ничто не вызывало в нем таких чувств. У Арчи в голове не укладывалось, как человек может достичь такого совершенства. Сцены из Ветхого и Нового заветов глубоко его тронули, хотя он был совершенно уверен, что в Бога не верит. Арчи разглядывал потолки и упивался фресками, щедро сдобренными золотом.
— Это можно сравнить с религиозным переживанием, — заметил он. — Я не привык к такого рода вещам.
— Думаю, в этом суть великого искусства, — сказала Эмми, довольная его неожиданной реакцией. Она думала, что Арчи наскучит это через пять минут и он захочет двинуться дальше, но на самом деле именно она торопилась уйти. — Мы не можем оставаться здесь весь день, нам еще столько нужно обойти, подняться на столько мостов.
— Так куда теперь? — спросил Арчи, скромно сжимая бумажный пакет с открытками. Ведь он даже не удосужился покрасить стену дома за туалетом, когда ему сменили бак для воды.
Музей Гуггенхайм его смутил. Ему понравилась простота здания в стиле ар-деко, с широкими лестницами, ведущими к Большому каналу, но он совершенно не понял ничего из этого искусства, и привлекательным оно ему не показалось. Он долго вглядывался в работу Виллема де Кунинга «Женщина на пляже». Смутно различил ногу и голову, но если не считать их, создавалось впечатление, будто кто-то швырнул на холст кучу краски.
— Уверен, все это говорят, — сказал он Эмми. — Но и я так могу.
Она только засмеялась.
— И мне нравятся вещи, которые похожи на себя, — проворчал он. — На Тинторетто я готов смотреть хоть каждый день.
Потом они сидели в кафе и пили словно светящийся изнутри оранжевый апероль-шприц[30].
Эмми достала из сумочки блокнот и цветные карандаши. Начала рисовать.
— Это станет моей венецианской коллекцией, — пояснила она. — Для следующей зимы.
Она быстро набросала отделанный перьями тюрбан из плиссированной ткани в стиле Фортуни и цилиндр, черный с красным того оттенка, каким изнутри красят гондолы. Арчи сидел под дневным солнцем и смотрел, как она рисует. Отдаваясь мечтательному покою, он чувствовал солнечное тепло на своей коже, а насыщенные алкоголем пузырьки творили свое волшебство. Впервые за несколько недель Арчи ничего не делал, абсолютно ничего, только отдыхал. Мысли его побежали. Несколько недель назад ему бы и в голову не пришло, что он будет сидеть на залитой солнцем площади с такой девушкой, как Эмми, девушкой, которую иначе никогда не нашел бы…