На сером полированном столе сидел прежний Маневич, веселый и беспечный. Он всегда был веселым и беспечным, если только не переживал о своей репортерской славе.
– Мы решили никому не говорить насчет «жучка», – вдруг сказал до сих пор молчавший Савва. – Неловко получилось.
– Самое печальное, что вы пустили сыск по ложному следу, – назидательно произнес Маневич.
– Именно это мне и не нравится. Звонок был. Взрыв был. А почему – мы не знаем, не ведаем. Но ведь так не бывает… – немедленно отреагировал Савва.
– Ой, не бывает, – замотал головой Маневич. – Тут подумать надо. Предлагаю после выпуска собраться в чистой от прослушивания комнате. – Он похлопал Савву по плечу. – Покумекаем.
– Еще сглазишь насчет чистой… Может, там, кроме твоих поделок, еще десяток «жучков», только более качественных.
– Тогда будем говорить шепотом и неразборчиво. Чтобы они оглохли от злости. Ладно, я пошел резать шедевр!
Лизавета опять склонилась над компьютером. Этот ночной выпуск дался ей большой кровью. Она была спокойнее даже перед самым первым живым эфиром. А тут…
Впрочем, телезрители вряд ли заметили что-либо необычное. Ну, строже обычного. Ну, уголки губ чуть опущены. Оно и понятно: у человека машину грохнули из-за того, что на чиновников наехала. Молодец, хорошо держится.
А Лизавета тряслась и молилась: «Господи, еще один комментарий! Хорошо? Еще один, и все…»
«Уходящий день был наполнен трагическими известиями – убит наш коллега Кирилл Айдаров, занимавшийся делом об отравленном хлебе, по-прежнему в больнице оператор Баранович, он должен был снимать часть репортажа о злоупотреблениях в сфере здравоохранения. Скандал с присвоением святых медицинских денег все еще тянется. Плохой был день, тяжелый. Каким будет день завтрашний? Уменьшится ли количество убийств, исчезнут ли взяточники и грабители, станет ли спокойнее на улицах и можно ли будет не бояться политического терроризма – зависит от нас. От россиян – от президента и учительницы, от чиновника в Смольном, от академика и банкира, от дворника и от нас, журналистов. Палочка Коха, возбудитель туберкулеза, не заглядывает в бумажник, она просто начинает съедать легкие. Преступность не смотрит на лица и не разбирает чинов и званий, значит, пора сказать „нет“. Сто пятьдесят миллионов „нет“ – это сила. Я прощаюсь с вами до послезавтра. Всего доброго».
Лизавета улыбнулась. Пошел рекламный ролик. И параллельно – голос режиссера по громкой связи:
– Однако ты загнула, старуха! Мы тут всей аппаратной рыдаем. А Славик Гайский уже бормочет: «нет». Что делать-то будем?