– Ложись, милая, я тебя побаюкаю. – Сергей присел на краешек тахты и поправил подушку, на которую Лизавета уже уронила голову. – Пусть тебе приснится наша будущая жизнь, счастливая и безоблачная…
Под эти слова Лизавета и заснула, причем, засыпая, была уверена, что благополучно проспит сутки, до следующего утра. Не получилось…
ЧЕГО ХОЧЕТ ЖЕНЩИНА – ТОГО ХОЧЕТ БОГ
Арслан остался на чердаке один. Он чувствовал себя растерянным. Он даже не слышал, как и когда ушли его соседи – этот русский недоносок Серега и выпендрежник Стив, который только и умеет, что распоряжаться. А сам небось ни одной бомбы не взорвал реальной, такой, чтобы после взрыва на камнях и деревьях остались лохмотья вражеского мяса. Сопляк. Не мужчина.
Мужчина. Для Арслана это был единственный возможный комплимент. Быть мужчиной являлось целью и смыслом существования. Так повелось из века в век. Он помнил рассказы деда, помнил наставления отца: «Можно все, только надо оставаться мужчиной. Всегда и при любых обстоятельствах». Первое слово, услышанное Арсланом, было «мужчина». «Ты мой маленький мужчина», – шептала ему мать. «Ты мужчина, терпи», – говорила бабушка, когда он падал с дерева или прибегал с разбитой коленкой.
Мужчина не должен плакать. Мужчина не может быть слабым. Мужчина держит слово, если он дал это слово своим.
«Свой» – второе ключевое слово. Как и почему надо отличать своих от чужих, Арслану втолковывали с детства. Своему можно верить, чужому нельзя, у своего нельзя украсть, своего нельзя убить. Эти заповеди не имели никакого отношения к традиционным: «не укради», «не пожелай жены ближнего», «не убий». Специалист по этнопсихологии первобытных народов сказал бы, что моральные установки Арслана восходят к эпохе военной демократии, когда выжить можно было только вместе, когда слово «чужой» и уж тем более слово «другой» заменяли понятие «враг». В те достославные времена молодежь, чтобы добиться уважения, ходила в набеги на соседей. Уважение измерялось количеством отрезанных голов, угнанных овец и лошадей. Добытое в бою богатство тратилось на пиры для соплеменников, что тоже способствовало укреплению авторитета. И было святое правило – для своих одно, для чужих другое. Так было в Шотландии и в отрогах Гималаев, так было на среднеевропейских равнинах и за Дунаем. Всюду было. Кое-где осталось.
Если бы Арслан услышал эти высокоумные рассуждения этнопсихолога, он, скорее всего, обиделся бы, прежде всего потому, что его назвали первобытным. Он учился в школе и помнил картинку из учебника истории: возле костра греется веселая первобытная семья – мама, папа и детеныш, все трое с ног до головы покрыты шерстью, лбы скошенные. Зачем же так называть Арслана? Незачем. И вообще, зачем вести длинные беседы, рассуждать и сомневаться, когда следует действовать?