У Воробья дела тоже шли неплохо. Мне не удалось откормить его до размером его братца, он по-прежнему был мелким юрким пацаненком, но взгляд вечно голодного заморыша ушел в прошлое. Наши с ним занятия помогли ему «перерасти» аутичность, он стал казаться обычным, пусть и немного странноватым. Окружающие его больше не считали блаженным дурачком. Теперь в глазах преподавателей и опекунов он был отъявленным хулиганом, по которому плачет если не тюрьма, то спецшкола. И это был его выбор. Ведь теперь кузен и его дружки больше его и пальцем не трогали, предпочитая кричать оскорбления издали. Пацан научился хамить и дерзить — и это, между прочим, огромное достижение для человека его склада. Он вообще оказался талантливым учеником, пусть и склонным к рискованным поступкам. Даже Тварь была в восторге от его способностей, при всей ее небольшой любви к парню.
Как относилась к мальчишке я? Сложно сказать. Возможно, какой-нибудь мозгоклюй с дипломом — узнай он обо всем об этом — сказал бы, что я подсознательно восприняла никому не нужного ребенка за своего собственного, пытаясь хоть как-то скомпенсировать отсутствие даже надежды на появление семьи и детей. Наличие в моей голове — или где там еще — Твари и необходимость сдерживать ее под замком как-то не способствовали появлению моей личной жизни. Да и не очень-то хотелось, с тем-то количеством химии, что я регулярно принимала. Так что да, чем дальше, тем сильнее Воробей казался мне моим сыном. Кем считал меня сам Поттер, не так уж и важно: он доверял мне, а это дорогого стоило. И я доверяла ему.
Он знал правду обо мне: пройти мимо вороха газет и не сунуть в них свой нос было выше его сил. К моим подозрениям же в свой адрес — а пока не было точного подтверждения, что он тот самый Поттер, я была склонна считать, что Тварь ошибается — отнесся равнодушно. У этого странного, но талантливого ребенка была своя шкала ценностей. А он был талантлив, что бы ни утверждали тесты школьного психолога. Правда, в весьма специфичной области.
К десяти годам Гарри научился считывать чужие эмоции, угадывать, о чем в текущий момент думает человек, и делать простенькие внушения через прикосновения. С защитой собственных мыслей у него, впрочем, были большие проблемы: при малейшей попытке проникнуть в них он раскрывался во всю ширь, позволяя читать себя до донышка. Ни я, ни Тварь не знали, как с этим бороться. Наконец, выход из положения нашел сам Воробей, увидев у тетки отрывок фильма про лабиринт. Ко дню Святого Патрика девяноста первого у него получилось создать, выражаясь его словами, «первый уровень». Впечатляюще, надо заметить. Вроде бы совершенно открытый разум доброго ребенка, но, тем не менее, я не фигурировала ни в одном воспоминании. Тварь же, каждый раз незримо присутствовавшая со мной на наших занятиях, была уверена, что такая защита сама по себе довольно слабая, и воспоминания со мной вполне можно найти, если знать, что искать, конечно. Так что на первое время сойдет, тем более что на достигнутом Гарри останавливаться не собирался.