До этого у меня не было повода и возможности осмотреть свое — абсолютно не знакомое мне — тело. А тогда, в грошовой ночлежке, отмыв от грязи собственные костлявые мощи, я с изумлением рассматривала следы на запястьях и щиколотках, потускневшую татуировку в виде змеи и черепа на левом предплечье, шрамы, родинки и прочие отметины. Почему-то все в совокупности складывалось для меня в образ бежавшей из заключения преступницы. «Если это так», — подумала я, — «то внимание со стороны кого-либо не желательно совершенно». И я выкрасила темные с редкой сединой спутанные кудряшки в рыжий цвет. Высветленные брови и ресницы как по волшебству превратили мои бельма в обычный водянисто-неопределенный цвет. Темные очки дополнили образ. Еще б придумать, как скрыть татуировку — еще одну весьма приметную деталь, ведь что-то мне подсказывало, что такой рисунок где угодно не набить. Я еще не знала, что любая попытка наколоть другой узор поверх черепа со змеей чревата приступами вытягивающей жилы боли.
Не буду лукавить и пытаться выставить себя барышней из романов Джейн Остин: я не безгрешная маргаритка, и на моей совести тоже есть чужие жизни. После того, самого первого трупа, от моих рук погибли еще двое, и действовала в те разы уже я и вполне осознанно. Но это были мужчины, вооруженные, а потому опасные для меня. И умирали они быстро, без мук. А ту женщину, настоящую Патрицию О’Киф, Она, прежде чем убить, несколько часов пытала, а я… Я ничего не могла сделать, будучи лишь безмолвным наблюдателем.
Думается мне, она долго выбирала жертву, ничем не показывая ни своих намерений, ни своих возможностей. А меня от управления телом Она отодвинула неожиданно и так легко и быстро, будто проделывала это не раз. Возможно, так оно и было. Уже потом, пытаясь разобраться в тех уцелевших осколках памяти Твари, что по случаю достались мне, я поняла, почему Она не отстранила меня от тела сразу: сначала Тварь была слишком слаба. Позже, после смерти Патти, я вновь смогла говорить и двигаться: мир без того, что она называла «магией» Твари был чужд и непонятен, а то, что случилось с Партицией, я не должна была помнить. Но она ошиблась, память ко мне вернулась, пусть и не сразу, но я сделала все, чтобы Тварь Внутри Меня об этом не догадалась. Как это ни странно, но у меня это получилось.
Патти О’Киф умерла потому, что была похожа на меня. Кроме того, у нее не было в живых близких родственников, и она собиралась за Sruth na Maoile (п/а: Sruth na Maoile, он же Северный пролив, — пролив между островами Великобритания и Ирландия, соединяющий северную часть Ирландского моря с Атлантическим океаном.). Идеальный объект для получения легальных документов. То, что она была даже не рыжей, а блондинкой, являлось лишь досадной мелочью, которая была исправлена за час. Так я стала Патрицией О’Киф, бывшей медсестрой из Омы тридцати лет от роду. Свое собственное имя я, к слову, так и не вспомнила.