– Не позволите ли, маркиза, – спросил Генрих, присутствовавший при этой сцене, – и мне сопровождать Цецилию?
– Я не нахожу причины вам отказать, молодой человек, – ответила госпожа ла Рош-Берто. – Если вы любите такие истории, то ступайте, дети мои, ступайте!
Потом, словно для успокоения совести, маркиза сделала знак госпоже д’Амброн, который, вероятно, нужно было понимать так: «Я вам ее поручаю».
Бывшая хозяйка гостиницы утвердительно кивнула. Условившись о завтрашней прогулке, все разошлись по своим комнатам.
Генрих и Цецилия заснули крепким сном. Они расстались в одиннадцать часов вечера, а назавтра в восемь часов утра опять должны были встретиться. Им, встречавшимся в Англии раз в неделю, да и то при свидетелях, это казалось большой переменой: они смогут идти под руку, а в сложных и опасных местах Генрих подаст Цецилии руку и поддержит ее. Одним словом, эта прогулка представлялась и молодому человеку, и девушке особенным событием.
В шесть часов утра Генрих уже был готов к прогулке, но пришлось ждать. Время тянулось так медленно, что юноша мысленно обвинял в неточности все французские часы, которые, по его мнению, ужасно отставали от английских. И даже свои собственные часы он признал неточными, полагая, что они испортились во время переезда.
Цецилия тоже встала рано, но она не смела узнать, который час. Солнечный свет уже проникал в комнату, но девушке казалось, что еще слишком рано. Два или три раза она подходила к окну и вдруг через шторы увидела Генриха, полностью готового отправиться на прогулку. Цецилия решилась позвонить, чтобы узнать, который час. Была половина седьмого. Она попросила горничную тотчас дать ей знать, как только придет госпожа д’Амброн.
Но так как у той не было причин торопиться, она пришла в назначенный час.
Цецилия тотчас вышла и в зале встретила ожидавшего ее Генриха. Молодые люди обменялись вопросами и сознались друг другу в том, что ночь, проведенная в этой гостинице, была одной из лучших и они оба запомнят ее на всю жизнь.
Так как Цецилия желала видеть само место, откуда они двенадцать лет назад пустились в море, госпожа д’Амброн, опасаясь подозрений, повела их другой дорогой, а не той, по которой шли беглецы в тот страшный вечер. Наши молодые люди проследовали до конца Национальной улицы, потом, оказавшись на окраине города, повернули налево и по тропинке, пролегавшей через пашню, направились к крутому берегу.
Если не принимать во внимание цели предпринятой прогулки, то любая девушка посчитала бы ее обыкновенным и незначительным делом, но не Цецилия. Ей, почти всю жизнь находившейся в своем уединении, ничего не видевшей, кроме маленького сада, окруженного оградой, все казалось новым и необыкновенным. Мир представлялся девушке беспредельным; в ней родилось желание побегать по этим полям, найти что-то, что она чувствовала, но не понимала. Новые впечатления вгоняли ее в краску, и порой дрожь пробегала по ее телу и, как электрическая искра, сообщалась Генриху, на руку которого она опиралась. Молодой человек ответил на это легким пожатием, подобным тому, что так сильно взволновало Цецилию в Дувре, когда они прибыли на пристань, чтобы отправиться на корабле во Францию.