Я отворачиваюсь и закусываю щеку, чтобы успокоиться.
Отец Мэдоу вертит ручки на деке, делая вид, что занят.
— Мэдоу говорит, что вы отдаете Бет ее соло.
Он многозначительно смотрит на Терри. Она слабеет. Этот мужчина знает, как использовать свою власть. Он продает автомобили. Тысячи автомобилей. Терри сглатывает и пролистывает нотную тетрадь.
— Мэдоу была слишком больна, чтобы петь в этот четверг.
— Больна? — Отец Мэдоу смотрит на свою жену.
Та посильнее заворачивается в меховой воротник, обернутый вокруг шеи.
— Мэдоу не была больна. Вы заставили ее выступать, когда она не была готова. — У нее целый шкаф меховых накидок дома. Она носит их на наши концерты.
Терри продолжает. Могу сказать, что она изучила её от и до.
— Бет заменила ее. Девочки думают, что мы должны записать обеих солисток, прослушать записи и проголосовать, какую запись отправить.
А это выход, Терри. Умно. Как они смогут возразить теперь?
Мать Мэдоу смотрит на меня.
— Бет может быть первой. Дорогой, — обращается она к мужу, — тебе лучше остаться.
Могу сказать, что нет ни одного шанса на то, что всемогущий отец Мэдоу захочет потратить свою субботу на утомительное время звукозаписи, особенно на пение Мэдоу, но он готов повиноваться.
— Я помогу вам разобраться с оборудованием. — Он театрально улыбается Терри. — Старое хобби.
Я представляю музыкальную установку, которая есть у них дома, и улыбаюсь себе. Спорим, Мэдоу поет в караоке.
Около половины девятого утра лавки заполнены. Я разогреваюсь и растираю шею. Все расслаблены и энергичны. Кажется будто это вечеринка. Время записи обычно волнительно, но не в этот раз. Шепот пробегает по комнате. Кажется, никто не в состоянии держать свой инструмент. Терри видит это. По обыкновению она встревожена, смотрит на каждую девочку, которая создает нежелательный шум.
Все девочки хотят видеть, что будет делать мама Мэдоу, когда услышит мое пение. Сара думает, что та сбежит вместе со своей чековой книжкой. Девочка впереди меня говорит: «Никаких шансов. Она такая злобная. Она скажет, что Мэдоу лучше».
Терри просит внимания. Тишина. Она делает знак отцу Мэдоу начинать запись. Я должна нервничать, но свирепое желание во мне не оставляет места для бабочек. Я выпрямляюсь, чтобы сделать полный вдох диафрагмой и закрыть глаза. Пианино вступает. К тому времени, как пианист делает знак, я снова становлюсь той одинокой рабыней, молящей Господа забрать ее в лучшее место. Хор присоединяется ко мне. Музыка растет и извивается. Я теряюсь в ней. Никакого микрофона. Никаких звукозаписывающих устройств, ловящих каждый оттенок и тон моего голоса. Нет Мэдоу, сидящей на хоровых сиденьях со своей мамой, которая смотрит с ошеломленным выражением на лице. Я телепортируюсь, теряюсь в словах и трагедии, тихом героизме, которое они описывают. Я и есть эта музыка. Торжество растет, подходит к своей кульминации и здесь только я. Мой голос наполнен эмоциями, освященный песней, которую я пою: