— Пресвятая Иллирия, дай сил пережить это, — прошептала я, смотря как оживилась толпа. Видно Посланец пошёл за пленной.
— Ведьма!
От резкого голоса я вздрогнула.
А после крики уже не умолкали… они, словно море захлестнули меня, оглушали. И только крепкие руки Вафнина, обнимающие меня и грудь, к которой я прижималась, позволяли оставаться в сознании. Я вцепилась в него и едва дышала от ужаса, смотря, как вдоль возмущённых горожан вели ведьму. А это была она… не знаю как, но я видела, что она другая. Другая не потому что отличалась от простых людей, но и от той, которую я видела в парке тоже. И дело было не в рваном, пропитавшемся кровью платье и не всклокоченных волосах… я просто знала, чувствовала её тёмную, тяжёлую ауру. Тин был прав, мне нужно было увидеть её, чтобы понять. Да, не все ведьмы несут в мир зло, это я знала, но одно дело знать, а другое видеть.
Кто-то поднял камень и кинул в ненавистную им женщину, а я невольно коснулась своей брови. В одном из снов мне рассекли бровь камнем, и кровь застилала мне глаза. Селяне вообще часто закидывали ведьм камнями, но всё же когда те стояли уже у столба, чтобы ненароком не зашибить Посланца.
Вафнин прижал меня к себе плотнее и поцеловал в висок.
Тем временем ведьма шла сама, не спотыкаясь и не трясясь от страха. Она… улыбалась? Чему? Массивные цепи на шее и поясе явно были тяжелы, и я на себе знала как трудно с ними ведьме, как они ослабевают и физически и духовно, но чему радовалась эта женщина? Может быть избавлению? Да уж… эта точно не будет рада избавлению, она колдовала много и часто, магия не просто была в её душе, она пропитала её сущность. Я видела её, тёмную, холодную. К такой даже приближаться не хотелось.
Женщина сама зашла на деревянный постамент, выслушала своё обвинение с невозмутимым выражением лица. Посланцы задали традиционные вопросы о других ведьмах в селении, о желании умереть от их руки. Она окинула скучающим взором толпу, но едва увидела меня, изумлённо замерла, а уголок её губы едва заметно дёрнулся. Посланец, ожидавший, что ему не станут отвечать, толкнул осуждённую к столбу. Та спокойно позволила себя связать, но продолжала буравить меня взглядом. А затем я увидела её глаза… и словно провалилась в омут. Крики толпы стали глухими и незначительными, израненное от пыток тело гудит от боли, ноги дрожат, тяжело дышать из-за цепи на шее, она душит. Послышался запах гари и жар под ногами. Огонь начал пожирать меня. Как быстро… Я чувствовала, как сгораю, как моя плоть умирала.
— Дарина! — резкий голос вывел меня из оцепенения. Моргнула, скидывая с себя дурноту. Подняла глаза, передо мной стоял обеспокоенный до крайности Тин. — Не смотри ей в глаза, — прорычал он.