Обойдя здание станции, Иван пересекает площадь и расслабленно направляется к стеклянным дверям закусочной «Ветерок».
Душная, холодная закусочная переполнена. Медленный гул голосов вторит мушиному звону ламп дневного света. Нащупав влажной ладонью деньги, Иван становится в очередь у буфетной стойки. Буфетчица Серафима точными брезгливыми движениями наполняет стаканы жидкостью, называемой вермутом; мужчины проглатывают жидкость, не отходя от стойки, затем рассматривают на свет пустой стакан, виновато улыбаются, ставят стакан на стойку, вздыхают и, пряча глаза, торопятся уйти прочь. Некоторые, выпив, кротко прислушиваются к чему-то неясному, происходящему у них внутри… Когда подходит очередь Ивана, Серафима бросает ему:
— Вермут кончился… Кончился вермут! — кричит она, чтобы не одному Ивану, но и всем было понятно.
Услышанное равносильно пощечине. Ивана лишь то утешает, что не один он оскорблен: рядом притихли еще пятеро таких же, как и он, неудачников.
— А что у тебя не кончилось? — мрачно спрашивает Иван.
— Шампанское, коньяк, — отвечает Серафима. — Дешевого ничего.
— Выходит, нам не повезло, — произносит один из тех пятерых и невесело подмигивает Ивану.
Последняя реплика, панибратское подмигивание и в особенности слово «нам» задевают Ивана, вызывают в нем чувство капризного протеста.
— Какой коньяк, покажи, — говорит он Серафиме, и она, насмешливо дернув полным плечиком, ставит на стойку бутылку коньяка так, чтобы Иван смог разглядеть этикетку.
— Дрянь коньяк, — морщится Иван: его подстегивает насмешливый жест Серафимы, а еще больше хмыканье кого-то из тех пятерых. Скучающим тоном он приказывает: — Шампанского налей.
— Не налью, — говорит Серафима. — Всю бери, а иначе не жди, не положено.
— Давай всю, — обреченно соглашается Иван и достает из кармана мятые, нагретые влажной ладонью деньги.
Он пьет шампанское так, как привык пить пиво; первый стакан залпом, остальные — потихонечку, губами причмокивая, обводя рассеянным взглядом соседей по столику. Оттого, что во всей закусочной Иван один пьет шампанское, ему неуютно, нервно.
— Угощайся. — Он заносит оклеенное фольгой бутылочное горло над пустым стаканом соседа.
— Нет уж, дуй сам, — усмехается сосед, не поднимая головы от тарелки со щами.
Иван пьет… Полное плечико Серафимы, заскучавшей за буфетной стойкой, вызывает в нем не желание вовсе, но воспоминание о желании — о другом полном плечике воспоминание, о том, как оно, это другое плечико, насмешливо дернулось, стоило лишь семнадцатилетнему Ване покраснеть и выбормотать грубые слова, которые могли бы сойти за признание — не в любви, нет, но в одиночестве, в долгой жажде ощутить наконец под рукой теплое, покорное и, хорошо бы, надежное плечико…