Она раскутала ребенка и посадила его на колени к молодой девушке.
— Ну вот, сиди смирно! — сказала она и своей мускулистой, сильной рукой пригладила кудрявую головку. — Он только сейчас из ванны и чист и свеж, как ореховое ядрышко. Он не будет вас много беспокоить — это мое самое смирное дитя.
Мать вложила ему в ручонку сухарь, и ребенок начал грызть его недавно прорезавшимися зубками.
Пасторша направилась к двери.
Но эти голубые, ясные глаза в хозяйстве обладали зоркостью полководца и даже в минуту самой большой спешки видели любой непорядок. Сейчас это оказалась ветвь барвинка, ниспадавшая на портрет госпожи фон Цвейфлинген и освещенная принесенной свечой: полузасохшие молодые побеги поникли на своем стебле.
— О, бедняжка! — произнесла она с состраданием и, взяв стоявший рядом графин с водой, полила сухую, как камень, землю.
— Фрейлейн Ютта, — обратилась она приветливо к молодой девушке, — позаботьтесь о моем барвинке! Когда мы были еще молодые и у мужа моего не было ни гроша в кармане, чтобы одарить меня чем-нибудь в день моего рождения, он рано утром ушел в лес и принес мне оттуда это растение, и тогда я впервые в жизни увидела его плачущим… Признаться, мне жалко было расставаться с цветком, — продолжала она, приводя ветви в относительный порядок, — но обои купить не на что, и общине не из чего за них заплатить, а голыми стенами мне никак не хотелось окружить милую гостью.
Лицо ее снова приняло ясное, спокойное выражение. Переставив свечу на стол перед софой и кивнув своему мальчику, она поспешно вышла из комнаты.
Когда дверь за ней затворилась, госпожа фон Гербек, до того онемевшая от изумления, поглядела на лицо Ютты, затем разразилась звонким, насмешливым хохотом.
— Ну, могу сказать, наивность, какую поискать! — воскликнула она и, всплеснув руками, откинулась на подушку дивана. — Боже, что у вас за лицо, душа моя! И как смешно видеть вас, нянчащуюся с детьми! Я просто умру от смеха!
Ютте никогда прежде не случалось держать на руках ребенка, даже маленькой девочкой ей редко удавалось играть со своими сверстниками.
Когда начались неприятности между родителями, ей было всего два года и она была отдана на воспитание к одной вдове, ибо не должно было ребенку видеть ужасные сцены в родительском доме. Лишь незадолго до смерти отца мать взяла ее обратно к себе, и, таким образом, большую часть своего детства она провела исключительно со старой женщиной, задача которой состояла в том, чтобы подготовить ее к уединенной, замкнутой жизни.
Да и помимо этого молодой девушке природа, видимо, отказала в инстинкте, который обычно влечет женщину к детям, незамедлительно делая из нее опытную няньку. Она откинулась назад, опустила руки и с ужасом посмотрела на мальчика. Она была оскорблена подобной бесцеремонностью пасторши, что проявлялось в нервном покусывании нижней губы.