По окончании гимна пасторша тихо отворила дверь в соседнюю комнату — там стояла убранная елка. Дети молча вошли.
Маленькая графиня с выражением разочарования на лице остановилась посреди комнаты: это называется елкой? Это маленькое бедное деревцо с несколькими горящими свечами на ветвях? Крошечные яблоки, орехи, которых никогда не пробовало знатное, избалованное дитя, и несколько довольно сомнительных пряничных фигурок — вот все, на что во все глаза смотрели эти дети. А под елкой, на толстой белой скатерти, лежали грифельные доски, карандаши — вещи, которые и без елки даются каждому ребенку!
А между тем как счастливы эти дети! Никто не замечал ни изумления маленькой графини, ни саркастической улыбки госпожи фон Гербек.
Войдя в комнату обе дамы немедленно уселись на софу где их шлейфы были в безопасности от неосторожных детских ног.
Пастор ушел в свой кабинет, его жена занялась хозяйством.
Появилось угощение. Маленькая графиня не могла принять в нем участия: все, что здесь подавалось, ей было запрещено.
Как какой-нибудь профессор, заложив руки за спину, она серьезно смотрела на детей. Один из пасторских сыновей, прозванный «толстяком», проскакал мимо нее по комнате на только что подаренном ярко раскрашенном коне.
— Какая гадкая лошадь! — сказала Гизела.
Всадник остановился, глубоко оскорбленный.
— Неправда, она совсем не гадкая! — отвечал он с неудовольствием.
— Настоящие лошади не бывают такими красными, и хвосты у них не торчат, — продолжала критиковать маленькая графиня. — Я лучше тебе подарю моего слона, который бегает по комнате, если его завести ключом. На нем сидит принцесса и кивает головой.
— «На нем сидит принцесса», — прервал ее рассудительно «толстяк». — Так я-то где сяду? Не надо мне твоего старого слона, я люблю мою лошадку!
И с этим, понукая и пришпоривая игрушечное животное, мальчик поскакал дальше.
Гизела в изумлении смотрела ему вслед.
Она привыкла, что прислуга бросается целовать ей руки, когда она что-нибудь дарит, а здесь с таким пренебрежением отказываются от ее подарков… Но еще более возмущало ее то, что «толстяк» находил прекрасной эту ужасную клячу. Она бросила взгляд на свою гувернантку, как бы ища разъяснения, но та была занята разговором с Юттой.
Гизела одиноко стояла среди детей. К двум девочкам, возившимся в углу около куклы, не жалуя таких игрушек, она не хотела подходить, а «толстяк», с которым ей хотелось заговорить, отделал ее таким образом… Но вон там, в стороне, около стола, на котором сегодня ради праздника зажжена свеча, стоят двое старших детей — мальчик и девочка — и с осторожностью перелистывают книжку, сказки братьев Гримм, подаренные отцом старшему девятилетнему сыну.