– Эй, морэ! Кузьма! Ты живой?
Сначала ей никто не ответил. Лишь после третьего оклика на кровати у дальней стены кто-то зашевелился. Поползло на пол одеяло, тяжело шлёпнулась подушка. Хриплый знакомый голос пробурчал:
– Вот чёрт… Варька?
– Ну, я.
– Вот чёрт… – повторил Кузьма, садясь на кровати и спуская вниз босые ноги. – Да это верно ты? Или белая горячка у меня? Ты… откуда взялась-то?
Говорил Кузьма медленно, морщась: было видно, что каждое слово причиняет ему боль. Варька, подойдя, села рядом на грязную постель. Взяв Кузьму за плечо, мягко, но настойчиво развернула его к себе. Он не сопротивлялся. Опустив глаза, криво усмехнулся:
– Видишь вот… Ну, хорош?
– Да ты вроде не пьян, морэ? – изумлённо спросила Варька, вглядываясь в его заросшее, нечистое лицо.
– Пьян, как дьяк на Пасху! – обиженно возразил Кузьма. – Просто у меня уже привыкание случилось. И водка-то в этом трактире паршивая… Ксенофонтыч, нечисть, прямо колодезной водой разводит. Убивать за такое надо!
Он попытался усмехнуться, но вместо улыбки на его лице снова появилась болезненная гримаса.
– А цыган зачем перепугал? С ухватом за ними гоняешься…
– А пущай не лезут! – с неожиданной злостью произнёс Кузьма, и его глаза мрачно блеснули. – Что им здесь у меня за дело? Что они про меня да про неё знали? На поминках я их ещё кой-как вытерпел, а потом уж невмочь стало. Поналезут в дом, заразы, рассядутся, как на именинах, и давай в десять голосов: «Что теперь делать будешь, морэ? Куда детей денешь? Жены новой не поискать тебе? Вдовы не надо ли?» Ну, я сначала слушал, а потом осерчал.
– Вижу. – Варька снова оглядела разгромленную комнату. – А… что ты правда делать-то будешь? И детей куда денешь?
Кузьма только махнул рукой. Но не отстранился, когда Варька погладила его по плечу.
– Как вы жили-то с ней?
– Да слава богу… – уткнув глаза в пол, отозвался Кузьма. – Она меня не гнала. Иногда смеялась, на меня-то глядючи, иногда плакала… но не гнала.
Вдоль стены бесшумно скользнула серая мышь. Кузьма топнул пяткой. Мышь стрелой пронеслась к порогу, юркнула в щель.
– Шляются, прости господи, как на параде… Кота, что ли, завести? – проворчал Кузьма. Помолчав, смущённо спросил: – Варька, не обидишься, ежели ляжу я? Башка проклятая сейчас расколется… С голодухи, что ли?
– Подожди. – Варька встала и отошла к столу. Морщась, начала сгребать в ведро остатки протухшей еды. Мухи взвились к потолку. Варька попыталась прихлопнуть полотенцем хотя бы самых жирных, но толку от этого оказалось мало.
– Как хочешь, я окно открываю.
Кузьма, державшийся обеими руками за голову, не ответил. Варька открыла дверь, толкнула старую, рассохшуюся створку окна, и в комнату ворвался свежий, холодный, влажный от дождя воздух. Сквозняк подхватил зудящую стаю мух и вынес её в сени. Варька тем временем снимала скатерть со стола, занавески с окон. Кузьма исподлобья наблюдал за её действиями. Когда Варька, скрутив бельё в ком, бросила его в угол, Кузьма меланхолично сообщил: