– Где она может быть?! У кого?! – голос Якова Васильева сорвался, и хоревод умолк. Опустившись на стул, шумно выдохнул, потер лицо ладонями. В наступившей тишине отчетливо было слышно, как в кухне тикают хрипатые ходики. Через минуту Яков Васильевич, не поднимая глаз, сказал: – Думайте. Вспоминайте. Кто с ней утром был? Что делали, о чем говорили? Стешка! Аленка! Любка! Митро… Бог ты мой, времени-то… Девять скоро…
Все молчали. Марья Васильевна тяжело вздохнула, незаметным знаком приказала молодежи выйти. Повторять дважды не пришлось: цыган как ветром сдуло. Из сеней послышался приглушенный рык Митро:
– Болтать будете, сороки, – языки повырываю… Всем до одной! Стешка, тебе особо говорю! Собирайтесь, шалавы, сейчас работать идти!
Марья Васильевна прикрыла дверь, вернулась. Яков сидел сгорбившись, не шевелился. Сестра осторожно тронула его за плечо.
– Господи, да что ж это… – сдавленно вырвалось у него.
Марья Васильевна вздохнула.
– Ты… не полошись раньше времени, вот что. Настя – не прошмань какая-нибудь, просто так не стала бы…
– Да я об этом разве!.. – вскинулся Яков Васильевич. – Сто раз говорил – не пускай их на улицу одних! Девки молодые, любой хлюст привяжется, обидит… или похуже чего приключится… А люди, цыгане что скажут? Сейчас все сбегутся, в ресторан идти пора. По всей Москве слух пойдет… Языками молоть начнут…
– Про Настьку – подавятся, – как можно тверже сказала Марья Васильевна и умолкла, задумавшись. Молчал и Яков. За окном носилась вьюга, ветер с ревом бросал в замерзшие стекла пригоршни снега. В глубине дома часы пробили девять. – Яшка… Слушай, а может… К Сбежневу не посылали?
Яков вздрогнул. Не поднимая глаз, очень тихо спросил:
– Рехнулась ты? Зачем? У них же свадьба со дня на день. Что Настька – ошалела?
– Да мало ли…
– Что «мало»?! – заорал он, вскакивая. С грохотом повалился стул, взлетела над полом сорванная скатерть, со звоном разбился упавший стакан.
Марья Васильевна всплеснула руками, бросилась к брату… но в это время хлопнула входная дверь. В комнату ворвался Митро.
– Мать! Яков Васильич! Настька…
– Что Настька?! – рявкнул Яков Васильевич.
Митро попятился. Чуть слышно сказал:
– Пришла…
Внизу, в темных сенях столпились все обитатели дома. Из кухни мрачным призраком появилась Дормидонтовна с лампой в руках. Прыгающие блики осветили стоящую у двери Настю.
– Дормидонтовна, прими шубу, – хрипло сказала она, роняя с плеч незастегнутую чернобурку и медленно стягивая платок.
Свет лампы упал на ее растрепанные, свисающие неопрятными прядями волосы. Яков Васильев, растолкав цыган, шагнул к дочери. Настя повернула к нему бледное, усталое лицо. В сенях повисла звенящая тишина.