— А, ты не согласен, — иронически повторил Минаев. — Тебя надо уговаривать, убеждать. Это не ты голосовал на комсомольском собрании за то, чтобы молодежь во всем шла впереди? С Зуевым работать не хочешь, — Минаев вдруг повысил голос, — без Зуева не хочешь. Чего ты хочешь?
— Трудно мне будет, Иван Васильевич, — уже без прежней непреклонности проговорил Вадим.
Минаев подошел к нему, положил руку на плечо.
— А кому легко? — Он вздохнул. — И мне трудно. И директору завода, небось, не легче.
«Ну, директору-то, положим», — подумал Аркадий.
А Вадим близко глянул Минаеву в глаза. И что-то такое без слов сказали они один другому, что-то такое почувствовали, чего Аркадий не понял. Как будто были они — начальник цеха в широком пиджаке с обтрепанными полами и литейщик с заткнутыми за пояс рукавицами — очень близки и нужны друг другу. Аркадий повернулся и вышел, не отдавая себе отчета, почему он это сделал.
Почти тотчас вышел и Вадим.
— Ну, что? Согласился? — жестко спросил Аркадий.
Вадим не заметил его тона.
— А что ж… Раз надо, — просто ответил он.
Огненного цвета металл, жаркая струя которого покорила когда-то Вадима, теперь многое говорил молодому бригадиру на своем особом, только литейщикам понятном языке. Вот сталь булькает у краев, крупно пузырится — значит, металл еще не готов, в глубине печи расплавляются последние кусочки. Вот она успокоилась. Вадим ложкой снимает шлак. На ровном зеркале металла от середины к краям едва заметно расходятся плавные круги. Пора вводить присадки. Несколько раз Вадиму эту минуту подсказывал Петр Антонович, а теперь он безошибочно улавливает ее сам.
Вадим бросает в сталь кусочки графита, над металлом прыгают красные искорки — это сгорает в воздухе графитная пыль. Кремний и марганец тают как сахар. Снова подогрев. Вот и все. Сталь покрывается тонкой белой пленкой и совсем успокаивается, будто удовлетворенная заботами бригадира. Над нею поднимается бурый дымок. Пора разливать.
— Давай, Андрей.
Андрей подходит с ковшом, Вадим плавно наклоняет печь. Худощавое лицо его кажется спокойным, и только в напряженно-пристальном взгляде светлокарих глаз чувствуется затаенная тревога.
Аркадий расслабленно сидит на табурете возле столика пирометристки. Пока идет заливка, он может отдохнуть, но этот отдых едва ли не тяжелее работы. Именно в такие минуты, когда можно оглядеться и подумать, Аркадию становится особенно жаль себя. Куда он попал? Чего ради он должен торчать в этом мрачном цехе, где от печей и опок пышет жаром, а от дверей несет холодом, где пахнет парафином и еще какой-то дрянью? Целый день живешь по указке этого длинноногого и не слишком-то умного Вадима…