— Тебя в детский сад водить надо — не в зимний. — Нина открыла входную дверь. — Вымахала тетка здоровенная, а мозги — как у пятилетней.
— Мама, ты куда? — Ирка схватила Нину за руку. — Час ночи!
— Пусти! — Нина вырвалась, шагнула за порог и захлопнула за собой дверь.
Она выскочила из подъезда, забежала в соседний. Поднявшись на второй этаж, нажала на кнопку звонка. Здесь жила Валентина, Нинина подружка. Звонить ей в час ночи было свинством, конечно: Валентина отлеживалась после аборта, приходила в себя.
— Валь! — Нина стукнула в дверь кулаком. — Валь, это я! Открой!
Дверь открылась. Валентина стояла на пороге, кутаясь в шаль.
— Ты чего? — спросила она угрюмо и посторонилась, пропуская Нину. — Спятила? Второй час.
— Я же знаю — ты не спишь. — Нина по-прежнему стояла за порогом. — Дай молоток!
— Сейчас, — кивнула Валентина и исчезла в недрах квартиры.
Валентина обладала редкостным для одинокой бабы качеством: она никогда не лезла в чужую жизнь, никогда не задавала лишних вопросов и никогда ничему не удивлялась. Всякая иная на ее месте как минимум поинтересовалась бы сейчас у Нины, на кой хрен ей молоток в час ночи, не собирается ли она, Нина, шарахнуть им кого-нибудь по темени, а если собирается, то кого и за что.
Валентина была не такая. Валентина была кремень-баба. Жаль, с мужиками ей не везло. Может, потому и не везло, что — кремень. «Была б ты, Валька, помягче, — говорил ей очередной знакомец перед тем, как слинять бесследно, — была б ты попроще, глядишь, и сладили бы…»
— На, — сказала Валентина, вернувшись через минуту и вручая Нине молоток.
— А побольше нет? — Нина скептически оглядела молоток. — Ладно… Дай выпить чего-нибудь…
— Воды? — уточнила Валентина.
— Водки! — рявкнула Нина, засовывая молоток в карман.
Аккуратно выщипанные Валентинины брови медленно поползли вверх. Валентина едва не нарушила многолетнее правило — она удивилась несказанно. Водки Нина не пила сроду. Она вообще не жаловала это занятие. Пара рюмок «сухого» на вечерних долгих женских посиделках — это Нинин «потолок», Нинина доза.
— Сейчас принесу, — вздохнула Валентина, пересилив себя, так и не спросив ни о чем.
Она сбегала в кухню. Вернулась, держа в одной руке чайную чашку, наполненную «Столичной», в другой — блюдце с тремя сухопарыми золотисто-пегими шпротинами.
— Я чтоб быстрее — в чашку… Рюмки — в комнате, — пояснила она, протягивая Нине чашку. — Все не пей. Рухнешь.
Нина молча выпила водку и вернула Валентине пустую чашку.
— Мамочки родные! — охнула Валентина, глядя на подругу с состраданием. — Надо мне было в кофейную чашку налить, она поменьше… На, заешь рыбкой.