Глава III. Под развалинами
Верхнее перекрытие платформы Брянского вокзала — геометрический узор из железа и стекла — дрогнуло, отозвавшись на стук колес подошедшего поезда, и заволоклось густым серым дымом. К дверям вагона метнулись белые фартуки носильщиков, и под гулкими сводами крытой платформы стоголосый говор толпы заслонил тяжелое дыхание паровоза.
Энергично работая локтями, через толпу пробивался человек на целую голову выше всех остальных.
— Вот он, — сказала Щуру Лизанька.
— Мудрено не заметить, — усмехнулся Щур. — Ваньку даже собаки за телеграфный столб принимают — росточек, что называется, на ять…
Через полминуты Громов крепко пожал руку Щуру и Лизаньке.
— Не надеялся, что встретите, честное слово… Телеграмму я больше из озорства послал — так, чтобы знали. А они — смотрите-ка — встречать наладились. Ну, как у вас — все благополучно? Пригодилась схема моя?
Лизанька, потупив глаза, махнула рукой. Громов удивленно посмотрел на Щура.
— Да тут, брат, целая история, — отозвался тот. — Айда, давай пробираться к выходу, расскажу потом.
В то время как трамвай, качаясь, гремел по Дорогомиловской, Щур рассказал Ваньке о прожженной схеме и о необычайной музыке, услышанной им в тот памятный вечер.
— Гм… Действительно, — сказал Громов, — оно…того… не совсем понятно.
— Да вот сам услышишь, — просто сказал Щур.
— Он совсем обалдел с этой музыкой, — вставила Лизанька. — Погляди, даже похудел, и глаза ввалились.
— А ты тоже слышала? — спросил Громов.
— Слышала, — равнодушно ответила Лизанька. — По-моему, это этнографический концерт — так, какая-нибудь эскимосская мелодия…
Щур поморщился и выразительно постучал пальцем по лбу.
— Сама ты эскимоска, — вполголоса заметил он.
— Ладно, там разберем, — сказал Громов.
— Смоленский рынок, — крикнул кондуктор…
Вечером, когда спущенная лампа осветила склоненные над столом головы Громова и Щура, неведомые звуки раздались вновь. Щур принял их на громкоговоритель.
— Ну-ну, — промычал Громов и умолк.
Снова неслись стремительные звуки — своеобразные, изломанные, необычайные.
— Смотрите, — вдруг крикнула Лизанька, сидевшая в стороне.
Громов резко откинулся на спинку стула. Между пластинами конденсатора загорелось слабое фиолетовое свечение. Щур протянул руку к верньеру и тотчас же отдернул.
Свечение усилилось в яркости и приняло лиловато-голубой оттенок. Скоро все пространство вокруг конденсатора загорелось ярким сиянием, напоминающим свечение газа в разрядных трубках. Сияние ежеминутно меняло цвет — Щур, чтобы лучше видеть, потушил лампу над столом, — и в полумраке установилась странная гармония между цветом окружавшего пластины конденсатора сияния и звуками, заполнившими комнату. Цвет менялся с высотой звучащего тона, затухал с его ослаблением и ярко вспыхивал, когда звук, вибрируя, усиливался, покрывая собой другие звуки.