кто ей сорочку разорвал?..
«Мой Ятаган, мой сон и чудо,
тебе лишь сердце отдано.
Отца и мать своих забуду
за слово нежное одно».
«О люни ней, моя отрада!
ты небо звездное мое…
Мои шатры, садов прохлада,
и меч, и сердце — всё твое».
А в небе сон, а в небе зовы…
И кто-то над землей идет…
И ей на грудь в истоме снова
свою он голову кладет…
……………………………
Шумит аул. Возле мечети
в войну играет детвора.
О, сколько Ятаган Охметти
с казатчины привез добра!
Прекрасны жены, что калина,
в их жилах — пламенная кровь.
Но краше всех ему Марина,
его первейшая любовь.
Все величают Ятагана.
Их сабли — как блескучий миг!
А в небе — тучек караваны,
а море Черное шумит…
Летят стрелою дни за днями,
они — друг друга веселей!
Она гуляет на Байраме,
как будто в Пасху на селе.
О птицы Времени! Хранимо
всё тенью вашего крыла!
Она, забыв свой край родимый,
ислама веру приняла.
Ну что ж — пускай. Кому то мило?
Ведь были многие слепы,
всех без конца в обман вводили
ксендзы, и муллы, и попы.
Люблю я не за то Марину,
и не за то ее мне жаль…
А больно мне, что Украину
она забыла — вот печаль…
Гей, на море солнышко —
батожком.
Там ходила девушка
бережком.
Ожидала милого
тут она.
По-татарски девушка
убрана…
Девушка не девушка —
жёнка молода.
Не цветет калиною
лебеда.
У ней очи синие
с золотом сквозным.
Вот была дивчиною,
а теперь — ханым.
Прошло два года. Наш Трясило
был избран Сечью в вожаки.
О, сколько крови нацедили
Днепру пистоли и клинки.
……………………………
На Сечи шум, на Сечи песни,
смеются, рады шинкари,
над ними солнце в поднебесье
смеется, золотом горит.
Его немытый лик червонный
глядится в зеркало реки.
А церковь кличет древним звоном,
идут, идут сечевики…
Ужель мне Сечь так ясно снится?
В багряном пламени зари
горят обветренные лица,
наряд пистолями горит…
Тут и поляки и татары,
и молодежь и старики,
Тут женщин нет. А на базаре
уже открыты кабаки.
Кабак и церковь… Вот так воля.
Да разве справедливо так —
одной босой, немытой голи
платиться жизнью за пятак?!
Другие ж сыты и пузаты,
живут всегда с тугой мошной…
Какая воля тут, когда ты
придавлен вечно старшиной.
Слышь, голытьба шумит на сходе —
не будет спуску никому,
она звенит, как на работе
рои сегодняшних коммун…
Вот-вот затопят атамана,
вперед-назад, прибой-отбой…
«Рядится в пышные жупаны
и думает, он царь и бог!»
«На турка нас он посылает,
а на Украйну не пора?»
— «Ведь там в неволе мать страдает,
ведь там в неволе стонет брат!..»
Но атаман кричит: «Рядами
постройтесь живо, казаки!»
И вот пришли попы с крестами,
и стали в строй сечевики.
«Кто на Украйну — стань налево,
на турка — вправо перейди!»
И слышно, как, объята гневом,
вся Сечь волнуется, гудит.