Петербург,
17 марта 1804 года
— Я недавно прочитал ваши стихотворения, поручик. Талант у вас, Денис Васильевич, огромный, признаю охотно!
Петр с хорошо скрытой усмешкой посмотрел на невысокого юношу в расшитом гусарском ментике, что навытяжку застыл перед ним. Да что там — маленького роста, самую чуточку кривоногий, с черной кучерявой гривой густых волос. Взгляд дерзкий, отнюдь не испуганный — как-то не испытывает молодежь ныне трепета перед императором, не то что в былые времена.
— Осмелюсь спросить, ваше величество, какие мои стихи вам пришлись по сердцу?
— Дерзок, дерзок… — усмехнулся Петр, покачав головой.
— Так я гусар вашего величества, государь!
Поручик чуть выпятил широкую грудь, отнюдь не аристократическую, продолжая «поедать», как велит устав, монарха взглядом, вот только в его карих глазах запрыгали веселые бесенята.
— Ваши басни, поручик, просто замечательные, в точку попали. — Петр улыбнулся самыми краешками блеклых губ и с наигранным пафосом продекламировал: — «И может, как же быть, твое величество о камень расшибить!» И про «пешки» здорово сказано. Вам принадлежит эта басня, милейший Денис Васильевич?
— Да, ваше императорское величество! «Голова и ноги»! — Поручик говорил решительно, но в его глазах Петр впервые уловил смятение. — Только в тексте у меня было написано «высочество», на «величество» его изменяют переписчики. А «шашки» на «пешки»!
— Ну и правильно, что изменяют, басня никак не должна быть приглажена. Тогда она разит беспощадно своей критикой. Как острая сталь клинка! Этим характерно другое ваше произведение — про некого тирана, в котором легко угадать меня. Хотя название и спряталось под стыдливое «Зеркало». Эпилог в ней просто замечательный! «Велел в Сибирь сослать, чтоб эта быль на правду походила!»
Петр с наигранным смехом посмотрел на поэта — тот, насупившись как сыч, молчал, переминаясь с ноги на ногу.
— Мне интересно, Денис Васильевич, это какого мудреца, наделенного столь выдающимися государственными способностями, я повелел сослать на каторгу?! Государственного секретаря Михаила Андреевича Сперанского тоже прямо-таки разбирает любопытство — он готов взять сего выдающегося мужа на службу немедленно! Вы только откройте нам его имя, милейший поручик!
Гусар закряхтел, отвел глаза в сторону, его лицо приняло крайне смущенное выражение. Петр с отеческой усмешкой, в которой спряталась малая толика злорадства, молча наблюдал за молодым офицером: «А что же ты хотел, сукин сын? Сочинил два пасквиля, гоголем расхаживал три дня по столице, купаясь в лучах славы, полученной или от недоумков, гордящихся своим пресловутым фрондерством, или от законченных мерзавцев, польстившихся на презренный металл. А тут тебе славы, парень, не будет! Я на тебя ушат воды вылью! Честно сказать, устроил бы хорошую порку, да нельзя, как ни крути, талант у тебя изрядный. Таких, как ты, поберечь стоит, не столь у нас много хороших поэтов, чтобы всех дерзких остракизму предавать!»