- Михаил Петрович, вы меня только поймите, - изливался Ладжун, - я не слабохарактерный человек. Я никогда ни слезы не пророню и никогда не буду милостыню просить! Я прямо гляжу следствию в глаза. Я не боюсь, вы поймите меня правильно.
- Юра, иного от тебя не жду, - отзывался Дайнеко. - Твои такие качества ценны и заслуживают уважения. Потому я задаю прямой вопрос и полагаю, что получу прямой ответ.
Не всегда добивался Дайнеко прямых ответов, но порой ставка на "сильного и смелого человека" срабатывала.
Как часто случается, преуменьшая на словах свою вину, Ладжун внутренне преувеличивал собственную "уголовную значимость". Он вам не какой-нибудь паршивый воришка, которым занимается лейтенант из отделения милиции. У него следователь аж по особо важным делам! Да весь в орденах!
Заметил он, конечно, и необычность помещения, где его допрашивали, спросил об этом у Михаила Петровича. Дайнеко мягко уклонился от объяснений, но кто-то в камере, очевидно, "догадался", что там кабинет для особо опасных и в соседней комнате дежурит специальный часовой. Мысль эта тоже давала пищу тщеславию Ладжуна. Он так занесся, что даже устроил скандал, когда ему принесли недостаточно горячую кашу, и дошел с жалобой до начальника изолятора.
Допросы, допросы, допросы... Каждый день что-то оседало в протоколах, и накапливались отснятая пленка и километры магнитофонных записей.
Наша группа разделилась: параллельно начали черновой монтаж материала на студии. Обсуждали, сколько места займет тот или иной эпизод; как показать ротозейство доверившихся мошеннику людей и нечистоплотность тех, кто вручал ему деньги, польстившись на обещанный дефицит "из-под полы"; прикидывали, чем объединить смысловые куски, а где, наоборот, нужны изобразительные "прокладки"; перебирали выигрышные саморазоблачительные фразы, рисовавшие его в сатирическом свете, - и не думали не гадали, что главное следствие и главное кино еще впереди.
Между тем беседы с Юрием Юрьевичем протекали все оживленней. Проскальзывали и неследственные темы: о жизни вообще, о литературе (Дайнеко принес ему несколько книг для чтения, любопытствуя, какова будет реакция). Да и по делу Ладжун становился податливей, не боролся так рьяно за каждую "высотку". Случалось даже, стоило Михаилу Петровичу произнести: а там-то и тогда-то - твой грех? И Ладжун соглашался: чего уж темнить, мой. Однажды, увлекшись, рассказал историю, вовсе не числившуюся в анналах Михаила Петровича.
Кто-то из группы поздравил Дайнеко: Ладжун наконец раскрылся и контакт достигнут.