За окнами уже смеркалось, когда ее соседка Лесли постучала в дверь. Она постучала потому, что Лаки предусмотрительно вывесила на ручке табличку «Не беспокоить» из отеля Беверли Хиллз. Стук застал их вскоре после того, как она приготовила яичницу, и они, голые, стояли и ели из маленькой сковородки в тусклой, почти темной квартире.
— Минутку! — откликнулась она и, схватив в спальной платье, бросила что-то и Гранту. — Вот, надень, Рон. — Это был мужской халат.
Взглянув на него, Грант почувствовал нечто особенное.
— Это моего южноамериканского приятеля, — сказала Лаки, читая его мысли. — Он был поменьше тебя, особенно в плечах, но ничего, налезет. — И пошла к двери.
— Ого-го! — сказала Лесли, входя своей резкой, частой походкой. Она остановилась. — Боже мой! Пахнет, как в зоопарке Бронкса!
— Иди к черту! — сказала Лаки. Она медленно повернулась, и солнечная, всепроникающая (а теперь еще и блаженная) улыбка, уже знакомая Гранту, озарила ее лицо.
— Я так понимаю, — сказала Лесли, — что вы занимались этим, пока я сидела в офисе и проедала свои мозги. — Она сбросила пальто и упала в кресло. — Ну, это единственное, чего я могла ждать после того, что она говорила вчера вечером. Вы хороши были, да?
— Надеюсь, — сказал Грант. — Привет, Лесли.
— Он сложен, как греческий бог, — доложила Лаки.
— Настоящий греческий бог!
— Да? — спросила Лесли.
— Никогда не подумаешь, когда он одет. Мы должны приискать ему приличную одежду.
— Давно не была в мужских магазинах, — сказала Лесли.
— Вместо этих деревенских костюмов из Индианы с подбитыми плечами, которые он носит.
— Слушай, погоди минутку, — сказал Грант. — Этот костюм я купил на Бродстрит, на Пятой Авеню. — Он прикончил яичницу и развлекался лучше, чем когда-либо за долгое время. Может, за всю свою жизнь.
— Значит, они сообразили, кто к ним пришел, — сказала Лаки.
— Думаю, мне следует согласиться, — добавила Лесли.
— Абсолютно, — сказала Лаки.
— Ты так думаешь, да? — спросил он.
Грант ухмыльнулся. И хотя пришла Лесли, Гранту ненавистно было видеть ее в платье, закрытой. Ее тело без одежды было даже более чем красивым. Тяжелые, красивые, слегка свисающие груди, длинные линии от подмышек до широких выпуклых бедер, высокий и округлый зад, широкие плечи, нигде ни единой отметины возраста, и притом ни намека на сухопарую модель, хотя нигде ни капли жира. Разве что на маленьком восхитительном животике, который не был полным, что соответствовало бы ее фигуре, и который она называла своим «детским жирком», над треугольником волос на мощном холме Венеры.