Она вздохнула. Лесли, знавшая ее привычку полностью отключаться, когда она думает, тоже погрузилась в молчание. И неожиданно она снова подумала о большой штуковине у Форбеса Моргана. Очень большой. Может, самый большой из всех встречавшихся. Кроме, разве что Жака из Гаити. Но не как у Гранта. Грант ни на кого не похож. Хотя он и был обычного размера. Она полагала, что это любовь. У него был такой славный.
— Помнишь Клуб Трахальщиц Писателей? — спросила Лаки и неожиданно заплакала. Она плакала не так, как большинство людей: не было всхлипываний, подрагивания плеч, искривленного лица, она просто неподвижно сидела с широко раскрытыми глазами, ровно, неглубоко дыша слегка открытым ртом, а слезы, смывая тушь с ресниц, стекали по лицу и падали на безвольно лежащие на коленях руки. Она не знала, почему она так плачет. Так было всегда. Может быть, потому, что она так ненавидела плач, что сам плач обижал ее больше, чем вызвавшая его причина. Она ощущала полную беспомощность, неспособность что-либо делать. Ей всегда нужен был человек, чтобы помочь и позаботиться о ней. И всегда будет нужен.
Лесли пошла за полотенцем стереть тушь с лица Лаки и сновала вокруг нее, как беспомощная курица-мать. Лаки энергично мотала головой, разбрызгивая слезы по обеим сторонам струящихся волос цвета шампанского. Она всегда ненавидела свою красоту. Люди никогда не любят вас за то, что вы есть сами по себе, только за вашу красоту. Это один из худших видов одиночества. Именно поэтому она так часто была легкой приманкой для мужчин. О, папочка!
Когда плач закончился, она встала.
— Я собираюсь ложиться, — сказала она Лесли.
— Милочка, только полвосьмого.
— Наплевать. Если кто-нибудь позвонит, я не хочу говорить. Я буду в постели.
— Все шесть недель? — спросила Лесли.
— Не знаю. Может быть. Где сборник пьес и рассказов Рона, который он нам дал?
Лесли нашла, дала ей и спросила:
— Можно сделать тебе ужин?
— Я не могу есть.
— Я бы хотела что-нибудь сделать для тебя, — сказала Лесли.
Лаки порывисто обняла ее, они так и стояли, обнимая друг друга.
— Никто никому ничем не поможет, — сказала она.
— Все равно, знай, что я здесь, милая, — сказала Лесли.
— Ты не уходишь?
Вид у Лесли был виноватый.
— У меня что-то наподобие свидания, но неточно, да и не хочется идти.
Лаки не ответила. Позже, из спальни, она слышала, как позвонил новый приятель Лесли, вошел, тихие голоса, потом щелчок двери. Она яростно зарылась в подушку и укрылась так, что только лицо и руки, держащие книгу, оставались снаружи. Она не хотела, чтобы холодный воздух мира прикасался к ней ни на одну точечку больше, чем это было необходимо. Руки были той уступкой, которую она должна была сделать, чтобы читать книгу Рона.