Он попытался вырвать их, а затем сжал свои пальцы на ее руках и поднес их к губам.
— Боже мой, ты… ты… Что я могу дать тебе взамен?'
— Дайте мне радоваться, Сеньор. — Она прижалась лбом к их сплетенным рукам. — Дайте мне почувствовать себя счастливой. Я могу пройти свой путь одна. Я вытерплю… Я слишком сильная, чтобы сломаться. Но я постарею и превращусь в камень, если вы оставите меня, если я никогда не подниму голову и не увижу, как вы играете с волком, не услышу ласковые французские имена, которыми вы меня называли, если не научусь побеждать вас в шахматы. Пожалуйста… потанцуйте со мной. Возьмите меня в Италию. Нарисуйте меня на фоне реки в полночь. Подарите мне все ваши безумные идеи и сумасшедшие подвиги и невозможные романтические бредни. Я буду вашим якорем. Вашим равновесием. Вашей семьей. Я не дам вам упасть.
Его руки открылись. Он провел руками по ее щекам, взял ее лицо в ладони. Горячие слезы наполнили ее глаза.
— Я так устала от горя и ненависти. Я тоже хочу дать вам лучшее, что есть во мне.
Далеко за озером журавлиное курлыканье казалось неожиданным и даже экзотическим на фоне клавикордов.
Она закусила губы. Слезы полились, остановить их было невозможно.
— Я люблю тебя. По правде говоря, монсеньор, вы нужны мне больше, чем я вам.
Он молчал, его руки, прикасавшиеся к ее коже, были теплыми по сравнению с холодным ночным воздухом.
— Не бросай меня, не оставляй меня, чтобы я не стала такой, какой стану без тебя.
— Солнышко!
— Так называл меня мой отец. — Если ты уйдешь от меня, Сеньор, если ты уйдешь… — она беспомощно простерла руки, — скажи мне… буду ли я тогда снова Солнышком?
Он наклонился к ней, его губы едва касались уголков ее рта.
— Ты им будешь всегда, всегда. Улыбнись мне.
Она судорожно вздохнула. Ее сжатые губы дрожали.
— Нет, ничего не вышло. — Он положил обе руки ей на плечи и слегка тряхнул. — Попытайся снова, Солнышко. Ты просила меня потанцевать с тобой — теперь тебе надо учиться улыбаться мне.
За наружной стеной школы верховой езды флорентийские колокола наполняли воздух звоном: сперва — звонкие быстрые удары, потом — басовитые медленные. Ли, положив руки на перила, смотрела с крытой галереи во двор школы, на лошадь и на то, как вокруг громадного овала выезда ехал легким галопом всадник. Движения его были легки и методичны, как в кресле-качалке. Он то появлялся в столбах света, льющегося из высоких верхних окон, то исчезал в сумраке. Мистраль был без узды: Эс-Ти ездил без седла, одетый только в сапоги и бриджи, его косичка спадала на спину золотым слитком. Конь остановился, отступил на три шага, сделал идеальный поворот на два полукруга, потом поднялся на задние ноги и перешел на галоп. При этом человек на его спине совершенно не шевелился.