— До конца сентября.
Джино хлебнул кока-колы.
— Не рановато ли праздновать? Ты вроде бы родилась в декабре?
— Пятнадцатого сентября мне стукнет двадцать один год.
— Декабря.
— Нет, сентября.
Джино молча переваривал новость. Если Мария родилась в сентябре, значит, выходя замуж, прелестная Леонора уже была беременна. Его невинный ангел забрюхател! Пока он изливал душу в любовных посланиях и хранил верность, эта дрянь путалась с кем попало. Замечательно! Просто ужас! Дерьмо собачье! Неудивительно, что Коста не захотел ему говорить.
Но с тех пор столько воды утекло! Какая теперь разница?
— Почему вы решили, что мой день рождения в декабре? — полюбопытствовала Мария.
Джино пожал плечами.
— Просто ошибся.
Она теребила травинку.
— Вы с мамой… ну… она была вашей девушкой? — у нее было такое чувство, словно сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Нельзя задавать такие интимные вопросы. Но ей очень нужно знать!
— С чего ты взяла? — насторожился Джино.
— Не знаю. Мама ничего не рассказывала, но… я догадалась… по обрывкам разговоров.
— Ну, так ты неправильно догадалась. Я знал твою мать. Приезжал в гости к твоему дяде. Мы подружились. Вот и все.
— Теперь вы уже не друзья. Мама вас терпеть не может. Предполагается, что мне ничего не известно, но одним из условий моей поездки было, чтобы я ни под каким видом не встретилась с вами.
— Правда?
Она кивнула, подняла на него глаза и снова дотронулась до шрама.
— Но я рада, что мы встретились.
Не было ничего естественнее, чем взять ее руку и приложить к губам.
— Ты такая красивая.
Мария почувствовала: это не просто комплимент, Джино говорит серьезно.
— Спасибо, — прошептала она.
Их окутала тишина. Он продолжал держать ее руку. Она не опускала глаз, словно ждала. Он начал медленно расстегивать пуговицы на ее платье. Она молчала. На мгновение Джино вспомнил, как впервые поцеловал Леонору — в Сан-Франциско, в заливе. Холодная, мутная вода. Ее прижавшееся к нему трепещущее юное тело…
Но это не Леонора. Мария.
Он расстегнул платье до пояса и положил руку на ее теплую, влажную грудь. На девушке не было лифчика, это его разожгло.
— Поцелуй меня сначала, — тихо произнесла она.
Он убрал руку, взял в ладони ее лицо и начал целовать. Погрузил язык в теплую глубину ее рта; она робко повторила его движение. Какой у нее сладкий рот — точно спелый плод!
— Я хочу поцеловать твой шрам, — сама не сознавая, что говорит, прошептала Мария. Она провела пальцем, а затем повторила тот же путь нежными губами.
Нещадно палило солнце.
Джино тем временем разделся до трусов. Хорошо, что он сохранил отличную физическую форму. Ни унции лишнего жира.