Так он и держится, пока не заходит разговор о том, вся ли его семья торговала наркотиками.
- Что вы! - машет руками он. - Какая торговля! Я в них сбережения вкладывал. Наркота дорожает, а как с деньгами решат - неизвестно. Сбережения за всю трудовую жизнь!
- Ваш старший задержан при покупке опиума.
Морда тяжко переживает услышанное. Когда обретает способность владеть языком, произносит хрипло:
- Ничего больше не говорю! Пишите мне в протоколе вопрос, я вам буду писать ответ.
А находки все множатся и множатся...
В кабинете Коваля все его соратники, кроме Хомутовой.
Только что кончилась очередная "летучка", но еще стоят у стола, не расходятся; все в отличном настроении.
- С фабрики идет товар небывалого качества, - льстит патрону Феликс.
- Олег Иваныч, как решаем с верблюдами? - спрашивает Коля.
- Всех перебрасывай на мак. Будем расширяться.
- Неплохо ты поместил свой капитал, - говорит Ковалю Крушанский.
Без стука открывается дверь, врывается переполошенная Хомутова:
- Все живы-здоровы?
- Что такое, Люба?
- Мишенька плачет!
Феликс с Колей переглядываются юмористически. Но с лица Коваля сбегает оживление, а Крушанский и вовсе хмурится.
- Болит что-нибудь, - предполагает он.
- Всего ощупала, врача вызывала, здоров!
- Ну, страшный сон приснился, - успокаивает Коля.
- Да когда он плакал?! Беду чует, Олег Иваныч!
- Люба, накаркаешь! - раздражается Феликс.
- Что... все время плачет? - осторожно спрашивает Коваль.
- Нет... Заиграется - забудет. А потом опять глазки мокрые... Чтоб вы мне на цыпочках ходили! - яростно обрушивается она на остальных. - Никакого риска! Если кто что - зубами загрызу!
То же кладбище, которое уже посещал Коваль. Вместе с ним приехал Феликс, но остался, разумеется возле машины.
Телохранители следуют за патроном, однако в этом скорбном месте держатся поодаль.
Коваль сметает с плиты в изножье богатого памятника сор, кладет традиционные три розы.
А неподалеку, возле дорожки, по которой он прошел, Ардабьев сидит над скромной могилой. Тяжело вздохнув, встает, чтобы уйти, и встречается с человеком, что был ему попутчиком в самой счастливой за его жизнь поездке.
Оба невольно улыбаются, Коваль протягивает руку:
- Кто у вас здесь?
- Мама.
- У меня тоже, - говорит Коваль, словно радуясь совпадению. Как многие люди его типа, он склонен к суевериям и вне работы сентиментален.
- Не позвонили.
Ардабьев делает извиняющееся движение и видит двух молодчиков. Те же ли они самые, что в поезде отобрали записку с телефоном, он точно не помнит, но они такие же. И это отбивает охоту разговаривать.