Снотворного хватило недели на три. Все это время Добряков с ужасом глядел
на постепенно пустевший флакончик и боялся подумать о неминуемом и
недалеком будущем. На прием он, конечно, не пойдет. Хотя бы потому, что
знает: никакого снотворного Лазутин больше ему не пропишет, а начнет
5
пичкать лекарствами, а то чего доброго посоветует лечь в наркологическую
больницу.
Ну, уж нет! Добряков там уже бывал, и нового желания пока что не
появлялось. Конечно, там хорошо: тихо, спокойно, кормят неплохо, после
трех дней лечения пить уже не тянет. Но все равно это не дома. Это выход для
тех, кому деваться некуда, ни кола, ни двора. Повидал там Добряков таких –
пропивших квартиры, промотавших все деньги, ночующих под заборами и на
стройках. Эти, понятное дело, за счастье сочтут провести полтора месяца на
халяву, на всем готовом. А ему зачем туда? У него квартира. Своя, отдельная.
Работы пусть пока нет, но ведь когда-нибудь она появится, не может не
появиться!
«Так что извините, доктор, - злорадно подумал Добряков, - но я не ваш
пациент, тут вы ошиблись! Крупно ошиблись!»
И вот снотворное кончилось. Он проснулся около полудня, опохмелился и
стал собирать бутылки. Сложил сорок семь штук в огромную «челночную»
сумку, переложил их тряпьем, чтобы не звенели дорогой и застегнул
«молнию». Ехать до пункта приема нужно было с полчаса, а чтобы не
тосковать в дороге, он налил в пластиковую бутылку из-под кваса пол-литра
пива. На этот случай у него имелось несколько таких темных бутылочек.
Отвинчиваешь в автобусе пробку, не спеша потягиваешь пивко… Хорошо! И
на взгляд других никакое это не пиво, а самый настоящий «Очаковский» квас, который любит и пьет, почитай, весь город. Так что и людей не стыдно, и
самому удовольствие.
Когда автобус подошел к конченой остановке в глухом частном секторе возле
железнодорожной платформы, бутылочка, как полагается, была пуста.
Добряков бережно завинтил крышку, сунул пластик в карман и выволок
сумку из автобуса. Осмотрелся. Так, все в порядке. Работают. И поспешил к
покосившемуся вагончику, где бывший алкоголик Порфирьич, глубокий
6
старик в засаленном пиджаке и с неизменной потухшей папироской в зубах, сосредоточенно пересчитывал бутылки и тыкал грязным пальцем с
обгрызенным ногтем в потертый калькулятор. Потом, вынув из-за пазухи
толстую пачку бумажек, старик отсчитал, сколько положено, и протянул
деньги пожилому потрепанному мужику.
«Бывшим» Порфирьича называли не только за глаза. Он и сам откровенно
признавался каждому, что прежде, еще лет десять назад, ужасно и запойно
пил, но потом вдруг как-то враз сумел завязать и с тех пор, по его словам, не