Впервые вскользь заинтересовался темой «тайна рождения Германна» Антокольский.
«Между посетителями поднялся глухой ропот, а худощавый камергер, близкий родственник покойницы, шепнул на ухо стоящему подле него англичанину, что молодой офицер ее побочный сын, на что англичанин ответил холодно: „Oh?“». Лишнего у Пушкина никогда нет, а ведь сцена абсурдна. Все цифры — не случайны. Одна из них — возраст «Дамы», 87 лет. Сыном ей Германн быть не мог. У княгини было четверо сыновей, о которых ее внук Томский упоминает в прошедшем времени, т. е. и здесь Пушкин четко указывает направление своей тайной мысли. Антокольский вступает на этот путь — «может быть, внук?» и делает вывод: «пытаясь вырвать у графини тайну ее карт», он чуть было не коснулся тайны своего рождения, а может быть, и коснулся — ведь прозвучала же в его мольбе: «Если вы хоть раз улыбнулись при плаче новорожденного сына!».
Но если она — внучка, то Германн — правнук! Причем, этот уровень лежит буквально на поверхности, в своем незаконченном «Арапе» Пушкин перевернул прошлую реальность, и в этом одна (если не главная) из причин его не завершенности. Петр выступает, как сват прадеду А. С. Но поэт прекрасно знал, что Ганнибал женился уже после смерти царя. Кстати, свою «Родословную», где ничего не вызывает удивления, Пушкин пишет после «Пиковой Дамы», а вот другую он почему-то сжигает после декабря 1825 г. Что же может быть опасного там? Ничего, если не предположить, что упоминание о своем истинном происхождении при попытке уничтожения правящей царской семьи — уже лишнее.
Возможно, Пушкин знал свою истинную родословную с самого начала, но о том, что он ее прекрасно уяснил себе к 1833 г., говорит хотя бы «дело Петра Габбэ» и отклик на него Пушкина. Габбэ — офицер лейб-гусарского Литовского полка, человек редкого благородства, ума и образования, служил в царстве Польском под началом великого князя Константина. В 1823 г. был разжалован в солдаты за «либеральные выступления». Все отмечали особое расположение к нему цасаревича Константина. Когда случилось наказание — Константин обратился к нему со словами: «Я вас в детских годах ваших носил на своих руках, я привык вас называть Петрушей, вас на своих руках носила моя матушка императрица, вы все это забыли и пошли против меня». Ничего не понимающий Габбэ ответил: «Я вполне чувствую потерю ваших милостей». На эти простые слова вежливости цесаревич кинулся обнимать и целовать его и радостно повторял: «Ну, если так, то все забыто, все забыто!».
В 1826 г. Габбэ уволили в отставку с запрещением въезда в столицы и Варшаву. Но в 1833 г. в Крыму он сходит с ума. Веригин ставит это в связь с вопросом, который ему задала бывшая придворная дама князя Голицына: «Да знаете ли вы, почему об вас так хотят знать, знаете ли вы, чей вы сын?» (он не мог быть сыном Константина, а мог быть или сыном Павла, или, менее вероятно, Александра).