Сейчас консьерж смотрел на спину фифы в яркой спортивной жилетке.
— Девушка, — он не помнил, как ее зовут, — там хулиган за дверью опасный. Я милицию вызвал.
Она смерила его презрительным взглядом высшего существа и пошла дальше.
— Он девушку чуть не убил. Преступник там, — успел крикнуть он ей вослед.
Старик недолюбливал высокомерную особу, но не хотел, чтобы с ней что-нибудь случилось.
Дамочка замерла прямо перед самой дверью. Она раздраженно развернулась на каблучках, бросила на него уже гневный уничтожающий взгляд, как будто это он притащил туда пьяного хулигана специально для нее.
— Так вот не сказал бы этой мамдели про хулигана — вот попрыгала бы она тогда, — пробурчал старик себе под нос. Слово «мамдель» он подобрал из лексикона завсегдатаев приподъездных скамеек его старого дома, которые в любую погоду сидели там как куры на насесте, перемывая кости соседям и родственникам. Сплетницы еще любили обсуждать сериалы и здоровье, но перемывание костей и наклейка ярлыков стали для них неким высшим служением на этом свете.
Мамдель опять молча процокала по плиткам пола мимо него в сторону второго выхода.
— Там тоже хулиганы, но их там человек пять. Наркоманы, по-моему.
— А вы чего тут сидите? Я опаздываю! Вам за что деньги платят? Будьте любезны выполнять свои обязанности. Боже мой! Проклятая Рашка! А еще говорят, что страна европейского уровня.
Фифа остановилась прямо перед ним.
— Делайте же что-нибудь! Я не собираюсь по вашей милости опаздывать. У меня запись. Понимаете?
Ответить он не успел. Запищал домофон, послышалась возня и ругань:
— Да чтоб тебя!.. Отвяжись… — Дальнейшие звуки были из уличного лексикона.
В подъезд заскочил композитор Лернер. Франтоватое короткое пальто на нем было испачкано грязью и кровью. Очки слетели с головы и покатились по полу.
— Безобразие! Что тут творится?! От бомжей уже житья не стало. Скоро из своих помоек на кухню ко мне переберутся.
Он на ходу вытирал окровавленную руку. Плотный, коренастый, весь заросший волосами, Лернер напоминал сейчас разозленного медведя, которого нарядили в дорогие шмотки и лакированные туфли. Он даже очки с пола не поднял от возмущения.
— Вы почему такое допускаете? На меня напали прямо у дверей моего дома, — наскочил он на деда с другой стороны.
— Я уже милицию вызвал… — Старик оторопело попятился внутрь своего аквариума.
«Эх, плакала моя работа. Выпрут, как пить дать», — подумал он. Зная склочный характер обидчивого деятеля искусств, Федор Ефимович не сомневался, что его с шумом и помпой выпрут из штата консьержей ТСЖ, чтобы ублажить пылающего праведным гневом Лернера.