Последняя фраза была сказана специально для поднявшегося из лощины Коли Бабочкина. Тот в ответ только хмыкнул.
— Если патологоанатом обнаружит что-нибудь экстраординарное, немедленно звони мне в отдел, — велел Волкодав светловолосому оперу Саше Поливалову и, повернувшись, хмуро взглянул на меня. — А ты вот что, сынок… К завтрашнему утру чтобы нарисовал мне всю картинку по академпоселку и железнодорожной станции: ну, шпана, малолетки, алкаши. Кто чем вчера занимался, есть ли у кого связи с Москвой. Кто от «хозяина» недавно вернулся. Понял?
Ничего себе, сказанул! По всему поселку? Это называется отработка криминогенной зоны. А говоря нормальным языком — это ж сколько мне придется за один день перелопатить всякого дерьма? Я подумал, может, он даст мне хотя бы еще сутки? И решил поклянчить:
— Но, товарищ майор…
Даже закончить фразу он мне не дал.
— Что — «но»? — свирепо уставился он на меня. — Жмурик на твоей территории, Михайлишин?
— Да, обнаружен на моем участке.
— Вот и рой носом землю, чтоб аж дым пошел. А к старикану своему свозишь меня сегодня… Самолично. В обед, в пятнадцать ноль-ноль. Из уважения к старческим сединам не буду его в отдел таскать, на месте у него объяснение возьму. Но смотри, не ляпни ему, что я с тобой приеду. Ладушки?
— Понял, товарищ майор.
Послышалось надрывное завывание двигателя. Мы дружно обернулись. Визжа покрышками, у лощины затормозил потрепанный милицейский газик. Из него выскочил молодой сержант-кинолог со здоровенной овчаркой на брезентовом поводке. Он чертом подлетел к Терехину, но вякнуть ничего не успел, потому что Волкодав ледяным тоном осведомился:
— Ты где это, Митьков, шляешься? Лычки мешают?
— Товарищ майор, бак пустой, вчера столько мотались, всю горючку сожгли, — испуганно затараторил сержант. — Я к завгару, а он говорит: мол, все лимиты исчерпаны на бензин… А я ему говорю…
И тут Волкодава наконец прорвало — все раздражение, накопившееся за это злосчастное утро, вылилось на враз сбледнувшего сержанта.
— Чтоб у твоего завгара хрен на лбу вырос! — рявкнул он. — Вот я ему сегодня устрою лимит! На всю оставшуюся жизнь. И тебе тоже! Марш работать, Митьков!
Парень поспешно козырнул и помчался следом за рвущейся с поводка псиной вниз, к ручью. Мы молча наблюдали за его действиями. Они подбежали к мосткам через ручей.
У кромки берега овчарка шумно обнюхала траву. Труп все еще лежал в ручье, и она не могла до него добраться. Потом уткнулась носом в землю и завертелась, засопела, как пылесос.
И вдруг она глухо зарычала. Шерсть на загривке встала дыбом, собака попятилась и так резко прижалась к сапогам сержанта, что едва не сбила его с ног.