Мелоди обхватила его за шею, прижалась к нему. Она была совершенно бессильна сдержать легкий стон наслаждения. Все ярко сверкающие звезды, что еще секунду назад прочно стояли на якоре в небесном океане, вдруг закрутились в колесе забвения. Глаза Мелоди вновь закрылись, ослепленные этим звездным светом, и вся она до последней косточки, до последнего мускула растворилась в гигантской волне экстаза.
Джеймс больше не касался Мелоди. В этом не было нужды. Он все выразил языком и губами, воспламенил ее всю. Неужели она значит для Джеймса больше, чем он готов признать?
Должно быть, интуиция подсказала ему, какой оборот принимают ее мысли, потому что он отстранился, но не резким движением, а понемногу, с рассчитанной жестокостью.
Мелоди не могла вынести утрату, потерю его мощного тепла, сладкого и дикого вкуса его рта. У нее снова вырвался стон. Она прильнула к нему сильнее, запустив пальцы в волосы и цепляясь за него отчаянно, как за жизнь. Но ей не было дано удержать Джеймса. Он высвободился, и холодный зимний воздух обнял ее, остудил губы и горло, наполнил сердце льдом.
И хотя луны не было, свет, лившийся из окон коттеджа, позволял Мелоди видеть его лицо. Кто бы мог подумать, что эти сурово сжатые, неулыбчивые губы способны выражать нежность и страсть? Однако как бы этот поцелуй ни воздействовал на Мелоди, он раздул и те угли, что тлели в душе у Джеймса.
— Никаких договоров, да? — издевался он.
Она не осмелилась отвечать, боясь, что голос сорвется и выдаст ее. Глаза наполнились слезами, губы задрожали. Мелоди отшатнулась от Джеймса. Однако не успела, очевидно, спрятать сверкнувшие слезы. Рука его вытянулась и задержала Мелоди.
— Скажи мне, что я прав, — настаивал он, и неожиданно его голос утратил настойчивость. — Подтверди, что ты достаточно практична, чтобы не верить, будто поверхностное взаимное влечение может перерасти во что-то более глубокое. — По ее лицу сбежала одинокая слеза. — Мелоди, — забормотал он торопливо, — я не понимаю, как ты можешь вводить себя в заблуждение, считая, будто из нас получится хорошая пара!
— Конечно, ты не понимаешь, — заплакала она. — Ты слеп и не видишь очевидное, не говоря о том, чтобы заглянуть в голову и сердце другого человека да узнать, что там происходит.
— Я не слеп, — возразил он. — Я просто реалист.
— Реалист? Забудь свои теории и осмотрись хорошенько вокруг себя, Джеймс. Подумай, что ты увидишь, когда снова войдешь в дверь этого жалкого маленького коттеджа…
— Для тебя он жалкий, но Сет называет его своим домом.
— И пока ты будешь там находиться, — продолжила Мелоди, — посмотри на человека, которого ты называешь отцом, и задумайся над тем, какую жизнь он ведет. Ах, я забыла, ты же не называешь его отцом, не правда ли? Ну конечно, это свидетельствовало бы о близости между вами, что создавало бы неудобства. В конце концов важны не слова, и как бы ты ни называл его, это не избавит жизнь Сета от пустоты, которая уже завладела ею. Задумайся над тем, как он проводит рождественские праздники, Джеймс. Спроси у себя, почему он болтался в дождь у здания, где был бал-маскарад, полупьяный и задиристый, в ночь, когда его сбила машина.