– Плевать мне на конвенцию, – отрезал Эндрюс. – Здесь вы – только преступники, находящиеся под судом, и подчиняетесь тюремным законам.
– Не забывайте, с кем вы имеете дело, полковник! – вскипел вдруг еще больше похудевший Геринг. – Вам еще придется устыдиться той роли, которую вы сейчас играете!
– Вот уже чего я точно не забуду ни на секунду, так это – кто передо мной, – осклабился полковник.
– Я требую, чтобы в моей камере постоянно находились лекарства, – не унимался Геринг. – Я не могу без них. Или вы хотите довести меня до смерти?
– Вы будете получать только те лекарства, которые пропишет тюремный врач. Что касается наркотических средств, которые вы прятали в ваших бесчисленных чемоданах, вы будет получать их как в Мондорфе – в том количестве, которое позволит вас сохранить живым до вынесения приговора.
Геринг на глазах становился пунцовым. Кое-кто из заключенных смотрел на него с откровенной усмешкой, кто-то стоял с отвлеченным видом. Было ясно, что эти люди ничем не объединены, что каждый из них занят только собственной судьбой.
– Не забывайте, полковник, что вы имеете дело с историческими личностями, в чем бы нас ни обвиняли, – продолжал тем не менее кипятиться Геринг. – А вы – никто!
Эндрюс демонстративно засмеялся в ответ.
– Еще раз повторяю – это тюрьма для преступников. Запомните это. Все протесты против условий содержания являются не только необоснованными, но и неправомерными. Ваше представление о собственном статусе ошибочно.
Брезгливо посмотрев на заключенных, полковник объяснил еще раз:
– Повторяю еще раз для тех, кто не понял. Вы не являетесь ни пленными офицерами, ни даже просто военнопленными. Вы из тех, кто относился к международным договорам и праву, как к макулатуре. Вы полагали, что их можно использовать только для собственной выгоды. Что их можно безнаказанно нарушать, когда дело касается других, особенно «неарийских рас». Поэтому вы сами поставили себя вне закона и стали преступниками. А сейчас вас отведут в камеры. На каждой указан номер и фамилия заключенного.
Геринг, желая, чтобы последнее слово было за ним, и было ясно, что он не сломлен, громко спросил:
– Так как я тут главное лицо, надеюсь, у меня будет камера номер один?
Эндрюс сплюнул, хлопнул стеком по сапогу.
– В какую посадят, в той и будешь сидеть.
Бывшие хозяева тысячелетнего рейха с удовлетворением наблюдали, как американец ставит на место толстого Германа. Они даже не представляли себе, какое жалкое зрелище представляют собой со стороны.
Постскриптум
Из правил внутреннего распорядка для заключенных Нюрнбергской тюрьмы: