Возвращаясь к управляющему, нужно сказать, что он был и ощущал себя всего лишь наёмным работником и маниакально избегал выходить за рамки прямых обязанностей. Дерзостнейшим его подвигом было бы послать запрос по инстанциям, и хотя он безусловно информировал о происходящем далёких грозных хозяев, но никогда не создал бы информационный повод своеручно. Держи карман шире! Родился он невротиком или его сделал таким неусыпный контроль над вверенным хозяйством, но управляющий был убеждён, что в мире за пределами подотчётного всё и всегда идёт наперекосяк, вопреки самым выверенным прогнозам и самым ярким озарениям, и с таким посылом, что, если есть малейший шанс сбоя, сбой происходит.
Забывал он переживать, только погружаясь в дела, поэтому трудился без устали. Преодолевая внутреннее сопротивление, шёл домой ночевать, утром спешил со всех ног, обмирая при абсурдных и фантастических мыслях, предчувствиях разразившейся катастрофы, и переводил дух, оказавшись в кресле за рабочим столом, снаружи такой же чистый и свежий, как его полированная поверхность, внутри – в рубцах и отвратительных шрамах, оставленных ожогами ясновидения.
– Сколько стоит мой покой? – спросил он наконец.
– У тебя нет таких денег.
Когда я шёл домой обедать, мне повстречался Муха, который топотал меж сугробов с плотно набитым аптечным (черно обвитая змеёй чаша на белом фоне, трейд-марка всех аптек мира) пакетом и выглядел так, словно хотел проскользнуть незамеченным. Я заступил ему дорогу.
– Приветик, – сказал Муха, косясь в сторону. – Ты со мной?
– Куда?
Муха недовольно вздел пакет и покачал им перед моим носом.
– Непонятно, куда? Что ж ты натворил, Разноглазый?
– Это был не я.
– Но ты не заступился!
– А он теперь, бедный, лежит и всем желающим рассказывает, что за него должны были заступаться?
– Хм, – сказал Муха, – Фигушка и не отрицает, что себя вёл… Ладно. Я сегодня помедитирую, а завтра скажу тебе, что думаю. Так ты идёшь?
– Я тебя провожу.
Мы с боем двинулись через снега переулка. Не став мудрить, я брякнул:
– Жёвку убили.
– Кого?
– Да Жёвку, Жёвку нашего.
Достойно примечания, что, оказавшись в Автово в составе оккупационного корпуса, ни Муха, ни я не сделали попытки увидеть предателя. Я обратился напрямую к Добыче Петровичу, а Муха – всегда такой открытый и общительный – затаился и не задал ни одного вопроса, не сказал ни слова.
– Так вот о ком по всем аптекам шуршат! Слушай, – Муха замялся, – он правда того… без штанов был?
– Да в штанах, в штанах.
– Кто ж его?
– Молодой считает, что Сахарок.
– Конечно, Сахарок, – серьёзно согласился Муха. – А кому ещё? Он, он, аспид попущенный.